Николай Семашко - Кох. Вирхов

Летом 1884 года холера появилась уже на юге Франции — в Марселе и Тулоне; потом она перешли в Италию и Испанию, Венгрию, Южную Австрию Появилась она и в Германии: в Бреславле, в Майнце Развилась она в Южной Африке. В июле 1884 года в Берлине состоялась конференция по холере, на которой Кох доложил результаты своих работ по этой эпидемии. Против него резко выступил известнейший тогда гигиенист Петтенкофер[3]. Он объяснял желудочно-кишечные заболевания уровнем стояния вод: «Чем выше уровень почвенных вод, тем больше распространяются эпидемии, — доказывал Петтенкофер, — и наоборот». Петтенкофер учил, что практические мероприятия нужно направлять не на ловлю каких-то микробов, а на улучшение водоснабжения, на борьбу с загрязнением почвенных вод. Чтобы опровергнут Коха, старик Петтенкофер решился на величайший акт самопожертвования ради науки: он проглотил чистую культуру холерных бацилл — и не заболел. Надо было видеть, с каким торжеством смотрел на Коха этот крепкий старик, хитро улыбаясь в свою окладистую бороду (фигура Петтенкофера вообще оригинальна: не желая видеть разрушение своих умственных и физических сил, он 83 лет от роду кончил жизнь самоубийством).

Конечно, акт Петтенкофера был столь же героичен, сколь и малодоказателен. То обстоятельство, что он не заболел, проглотив целую пробирку культуры холерных бацилл, означало только одно: что в данный момент он не был предрасположен к заболеванию. Мы еще увидим дальше, что история с Петтенкофероом еще и еще раз утверждает одно из положений научной медицины, которое охотно забывают буржуазные ученые: что заразные начала, проникающие в организм, должны найти в нем благоприятную почву для развития (ослабленная деятельность организма вследствие недостатка питания, неблагоприятных условий труда и быта и т. д.). Но, конечно, эта история ни в коей мере не опровергает факта, установленного Кохом, — что холерные бациллы являются возбудителем холеры.

Помимо чисто научной работы по холере, Кох с величайшим вниманием занимался и практической борьбой с холерой: изоляцией больных, дезинфекцией, устройством правильного водоснабжения и т. д. Кох показал в этом случае пример ученого, который умеет сочетать свою научную деятельность с чисто практической работой, освещая научным факелом пути практической медицины. Сочетание гигиениста и техника, ученого и практика было особенно ценно у Коха.

Ошибки Коха

Слава Коха в эти годы достигла своего зенита. Но тут-то у Коха и стала обнаруживаться опасная болезнь — чрезмерное самомнение.

Кох стал высокомерен, груб. Он не терпел возражений против своих взглядов. Он рассорился со своим ассистентом, знаменитым Берингом, открывшим способ борьбы с дифтерией, — рассорился только из-за того, что Беринг думал, что человек заболевает туберкулезом в детском возрасте, а Кох учил, что заболевают и взрослые; Беринг думал, что человек может заразиться от больного туберкулезом животного, и предложил первую вакцину против туберкулеза животных (так называемую бово-вакцину), а Кох учил (и учил неправильно), что туберкулезная бацилла человека совершенно отлична от бациллы животных, что мясо и молоко туберкулезных животных не заразительны для человека. И этого достаточно было для того, чтобы он рассорился со своим бывшим ассистентом и другом.

Кох не раз нападал — и нападал грубо — на Пастера. Знаменитый Мечников так описывает свое посещение Коха в те годы. Мечников учил, что не всякое заражение (т. е. проникновение заразного начала в организм) вызывает заболевание; что организм человека обладает защитительными силами — фагоцитами (белыми кровяными шариками), пожирающими внедрившихся в организм бактерий; что исход битвы между бактериями и фагоцитами решает судьбу заболевания: или победят фагоциты — и тогда человек не заболеет; или фаготицы погибнут в бою — и тогда болезнь одолеет человека. Фагоциты, учил Мечников, приближаются к микробам, обволакивают их и «переваривают»; или, наоборот, бактерии отравляют своим ядом фагоциты, те погибают и распадаются (гной — это распад фагоцитов, отравленных ядом бактерий). Кох, исходя из своей бактериальной теории, резко возражал против этого: раз паразит попал в организм, он уже делает свое дело. Мечников приготовил свои наиболее доказательные микроскопические препараты и отправился к Коху, чтобы продемонстрировать их.

«Явившись в Гигиенический институт, — описывает Мечников, — в котором профессорствовал Кох, я застал там его ассистентов и учеников. Осведомившись у Коха, они сказали, что свидание назначено на следующее утро. Тем временем я выложил свои препараты и стал показывать их его молодым сотрудникам. Все в один голос заявили, что то, что они только что увидели под микроскопом, безусловно подтверждает мои выводы. Подбодренный этим, я с главным ассистентом отправился на следующий день в лабораторию Коха. Я увидел сидящего за микроскопом пожилого, но не старого человека, с большой лысиной и окладистой, еще не поседевшей бородой. Красивое лицо его имело важный, почти высокомерный вид. Ассистент осторожно сообщил своему начальнику, что я пришел согласно назначенного им свидания и желаю показать ему мои препараты.

«Какие там препараты! — сердито ответил Кох. — Я вам велел приготовить все, что нужно к моей сегодняшней лекции, а вижу, что далеко не все налицо». Ассистент стал униженно извиняться и снова указал на меня. Кох, не подав мне руки, сказал, что он теперь очень занят и что не может посвятить много времени для осмотра моих препаратов. Наскоро было собрано несколько микроскопов, и я стал ему указывать на особенно, по моему мнению, доказательные места.

«Отчего же вы покрасили ваши препараты в лиловый цвет, когда было бы гораздо лучше, чтобы они были окрашены в голубой?» Я объяснил ему мои доводы, но Кох не успокоился. Уже через несколько минут он встал и заявил, что препараты мои совершенно недоказательны и что он вовсе не усматривает в них подтверждения моих взглядов. Этот отзыв и вся эта манера Коха задели меня за живое. Я ответил, что ему, очевидно, недостаточно нескольких минут, чтобы увидеть все тонкости препарата и что поэтому я прошу его назначить мне новое свидание, более продолжительное. Тем временем окружавшие нас ассистенты и ученики, которые накануне были во всем согласны со мной, хором заявили свое подтверждение мнения Коха. На втором свидании Кох был несколько уступчивее. После попытки несогласия со мной, он все-таки увидел, что требовалось, но в заключение заявил: «Знаете, ведь я не специалист по микроскопической анатомии. Я — гигиенист и потому мне совершенно безразлично, где лежат спириллы — внутри или вне клеток». На этом я распростился с ним».