Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин
Не было такого задания, которое Евдокимов не стал бы выполнять ради своего покровителя. 16 сентября 1929 года Сталин в послании Менжинскому с самым невинным видом писал: «Слыхал, что Евдокимов переводится в Москву на секретно-оперативную работу (кажется, вместо Дерибаса). Не следует ли одновременно провести его членом Коллегии [ОГПУ]? Мне кажется, что следует». Евдокимов был назначен членом Коллегии еще до того, как состоялся его перевод в Москву[127].
Этот бунт против Ягоды начался не по наущению Сталина. Но он снова воспользовался чужими поступками. Ягода, ранее просто заместитель председателя ОГПУ, стал его первым заместителем, в то время как Мессинг был назначен новым вторым заместителем. Однако Сталин позволил Евдокимову перетащить во многие столичные отделы ОГПУ, отныне находившиеся в его ведении, ряд своих северокавказских подручных[128]. Главным помощником Евдокимова отныне был Ян Куликовский, известный как Ольский (г. р. 1898), еще один поляк благородных кровей, по-прежнему возглавлявший могущественный контрразведывательный отдел, но одновременно вставший во главе особого отдела, который занимался армией. Другим главным помощником Евдокимова стал Артур Артузов, заместитель начальника внешней разведки и давний враг Ягоды[129]. Впоследствии Ягода лез из кожи вон, чтобы продемонстрировать размежевание с «правым уклоном» и лояльность Сталину.
Жена генерального секретаря — сторонница правых
Во время этих интриг в ОГПУ Сталин, начиная с третьей недели июля 1929 года, находился в отпуске на юге, главным образом проживая на даче «Пузановка» в Сочи. Там он перенес сильный грипп. Когда это его устраивало, Сталин приветствовал «большевистскую самокритику», однако в письме от 29 июля Молотову, замещавшему его в Москве, он подверг осуждению несколько прочитанных им статей из «Комсомольской правды» и журнала «Молодая гвардия», заявив, что они равнозначны призывам «к пересмотру генер[альной] линии партии, к расшатке железной дисциплины партии, к превращению партии в дискуссионный клуб»[130]. Сталин составлял проекты резолюций Политбюро и инструкции по международным делам, требовал уделять пристальное внимание строительству новых металлургических заводов и приказал сослать уже находившегося в ссылке Христиана Раковского, чью обличительную статью Сталин прочел в первом номере Бюллетеня оппозиции Троцкого (июль 1929 года), в еще более отдаленную местность (ею оказался город Барнаул). Сталин сетовал на неважные результаты хлебозаготовок и требовал жестче контролировать председателей колхозов и арестовывать городских «спекулянтов». 29 августа он поздравил Молотова с яростными нападками на Бухарина в «Правде» и сообщал: «…начинаю поправляться в Сочи»[131].
Сталин руководил также переговорами о восстановлении дипломатических отношений с Великобританией (разорванных в середине 1927 года). Эти переговоры начались при поддержке британских промышленников, после того как на выборах победила Лейбористская партия и премьер-министром вновь стал лейборист Рамсей Макдональд (в июне 1929 года). «Проявлять торопливость в английском вопросе не следует, — инструктировал Сталин Молотова, выказывая пренебрежение к заместителю наркома иностранных дел Максиму Литвинову. — Имей в виду, что мы ведем борьбу (переговоры с врагами есть борьба) не с одной лишь Англией, а со всем капит[алистическим] миром, ибо прав[ительст]во Макдональда есть передовой отряд капиталистических правительств в деле „принижения“ и „обуздания“ советского правительства „новыми“, более „дипломатическими“, более замаскированными, — значит — более „действительными“ методами. Правительство Мак[дональ]да хочет показать всему капит[алистическому] миру, что оно сумеет взять у нас (при помощи „мягких“ методов) больше, чем Муссолини, Пуанкаре, Болдуин, что оно сумеет быть большим Шейлоком, чем сам капиталистический Шейлок. И оно хочет этого потому, что только таким образом может оно завоевать доверие своей буржуазии (и не только своей). Мы были бы последними людьми, если бы не сумели ответить этим наглецам коротко и ясно: „ни хера вы у нас не получите“»[132].
Сталин усердно обхаживал русского писателя Максима Горького, призывая его насовсем вернуться из Италии, и в 1929 году — втором году подряд — тот посетил СССР. «Слыхала, как будто Горький поехал в Сочи, — писала Сталину его жена Надя 28 августа, — наверное, побывает у тебя, жаль, что без меня»[133]. Проехав вниз по Волге, Горький прибыл в Тифлис, а затем, судя по всему, и в Сочи, но вскоре у него начались кровохарканья и он тут же прервал свою поездку[134]. В это время Надя сдавала в Москве экзамены в Промышленную академию. «Целую тебя крепко, крепко, как ты меня поцеловал на прощанье», — писала она мужу в письме от 28 августа, доставленном авиапочтой. Тот на следующий день писал, что «успел уже принять две ванны. Думаю принять ванн 10». 1 сентября он писал, что, судя по всему, «был близок к воспалению легких» и что у него никак не проходит кашель. «Как только выкроишь себе 6–7 дней свободных, катись прямо в Сочи. Как дела с экзаменом? Целую мою Татьку»[135].
На следующий день Надя писала о повседневной жизни в столице: «…нужно сказать, что настроение в отношении питания среднее и у слушателей, и у педагогов, всех одолевают „хвостики“». И добавляла, зная мужа: «Не сердись, что так подробно»[136]. Ей хватило отваги и для того, чтобы вступиться за члена редколлегии «Правды», председателя тамошней партийной ячейки Ковалева, который допустил промах, без согласования с ЦК напечатав острую статью о необходимости критики. Однако Ковалев получил «добро» на публикацию от руководства «Правды». «…уж очень обидно за такого хорошего товарища и работника», — писала Надя Сталину, дав понять, что знает о запланированном разбирательстве по этому делу на заседании Политбюро. (Кроме того, она писала: «…пришли мне, если можешь, руб. 50… а сейчас я сижу без копейки». Сталин выслал ей 120 рублей.) Он согласился с ее мнением о том, что из Ковалева делают козла отпущения («думаю, что ты права»), и тем же вечером послал Молотову телеграмму, в которой просил повременить с решением по данному вопросу. На следующий день Сталин приказал Орджоникидзе и Молотову усилить контроль над «Правдой». Орджоникидзе писал Сталину, что «Ковалева пока не трогали, хотя он наделал массу глупостей. Согласен с тобой, что руководители „Правды“ гораздо больше виноваты». (Но Ковалева все равно уволили из «Правды».) Орджоникидзе
