Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
«Сможем!» — ответили те дружно.
«Тогда за дело!» — повелел воевода.
Он был хитер и коварен, этот Черный воевода. Он не сказал Маноле и его мастерам, что уже не раз пытались строить здесь. Вешали на высокую сосну икону, но она к утру исчезала. Выкашивали траву и вырубали кустарник, а к утру все зарастало. Рыли канавы под основания, а наутро и следа от этих канав не оставалось. Если бы он сказал об этом Маноле, может быть, и не случилась та страшная беда, о которой вот сколько уже столетий говорят люди и еще сколько будут об этом говорить…
«Смотрите. — пригрозил воевода, — если не построите — головы ваши долой!»
Не испугались молодцы этой угрозы. Они проворно взялись за дело, вмиг траву скосили, кустарник вырубили, канавы прочистили, новое основание заложили, и стены пошли подыматься из земли. Все за один день, все от рассвета до заката. Но каким был ужас мастеров, когда при новом рассвете они увидели, что все сделанное накануне рухнуло. Маноле ходил вокруг развалин и не знал, как быть. А грозный воевода прислал гонца напомнить: сто раз подымется солнце с востока, и сто раз опустится оно за западными горами, а на сто первый день сам воевода с женой своей Илинкой пожалуют сюда помолиться богу в новом храме. И не приведи господь, если не будет выполнена его воля. Гневу воеводы не будет предела, и торчать тогда головам мастеров на свежевыструганных кольях.
И второй, и третий, и пятый, и десятый день завершались подобно первому. А на одиннадцатый день Маноле заметил с восточной стороны развалин высокий стебелек с желтыми цветками. Стебелек этот вырос за ночь, вчера его не было. Подошел Маноле и услышал, что цветок тот шепчет. Но различить его слов мастер не смог. А ночью приснилось Маноле, что стебелек превратился в белокрылого ангела и ангел тот сказал очень ясно: «Маноле-мастер, ни один камень, поставленный тобою, не удержится, пока стены не будут скреплены живой человеческой плотью. Заживо захороните в стены будущего храма первое живое существо, которое покажется вам завтра утром, и только тогда вырастет на этом проклятом месте храм невиданной красоты, как пожелал ты и как того желает грозный Черный воевода».
Маноле рассказал товарищам свой сон, и все они договорились, что первое живое существо, которое покажется им завтра на рассвете, будет замуровано заживо в стены храма. Маноле лег спать, а девять мастеров подождали, пока он крепко заснет, и побежали в селенье, где жили их молодые жены. «Пе носите нам завтра еды, не приходите утром, мы уходим в горы за лесом», — сказали они и вернулись к Маноле. Он крепко спал…
Еще горела на небе утренняя звезда, когда Маноле проснулся. А девять мастеров спали как убитые. «Подымайтесь на работу!» — сказал Маноле, глядя, как все снова развалилось и заросло, будто и не дотрагивалась человеческая рука до этих развалин.
Погасла на небе утренняя звезда, а берегом Арджеша шла его, мастера Маноле, звезда — красавица Капля, жена его любимая. Она шла в утреннем тумане, по утренней росе, Капля его милая, Капля, которая своей красотой и нежностью могла состязаться с вечно юными и добрыми феями. Капля несет под своим сердцем ребенка. Маноле видел много раз, будто наяву, будущего своего сына-красавца, он представлял, как он, непревзойденный мастер Маноле, передаст сыну свое мастерство, как сын научится воздвигать строения в сто раз более прекрасные, чем умеет это делать он, мастер Маноле. «Боже, боже милостивый, — обратился Маноле к богу, — брось перед Каплей какое-нибудь препятствие, вырви из рук ее эту корзину с едой, верни ее назад!» Бог услышал мольбу мастера, и навстречу Капле вышли два страшных удава, чешуя у них медная, зубы как сабли, а хвосты завязаны тугим узлом. Капля испугалась, бросила им свою корзину, вернулась домой, приготовила новую еду и снова отправилась в путь. Маноле, увидав ее, опять взмолился: «Боже, боже милостивый, подыми бурю, останови ее, пусть домой вернется!» Бог и на этот раз послушал мастера. Поднялась буря, навалила на дорогу деревья, идти дальше было невозможно, и пошла домой Капля, подождала, пока утихнет буря, и опять к мужу. И тогда в третий раз обратился Маноле к всевышнему: «Боже, боже милостивый, обрушь на землю жестокий ливень, чтобы вздулись реки и раскисли дороги…» Но ничто не остановило молодую жену. Она пробилась сквозь все преграды, пришла к любимому, постлала на зеленую траву белоснежную тонкую вышитую скатерть и стала угощать мастеров вкусными кушаньями, тайну приготовления которых только она и знала. Сердце Маноле сжалось от боли, в глазах его были слезы, но что делать? Надо построить этот храм. Надо… И он тихим, почти неслышным голосом сказал: «О вы, великие мастера, каменотесы и мраморных дел золотые руки, кровельщики и краснодеревщики, торопитесь выполнить полученное в том сне повеление! Берите ее, мою родную Каплю, ставьте на основание, заложите кирпичами быстрее, а то время уходит…»
Капля вначале смеялась, она думала, что с нею шутят мастера. Но, чувствуя, как ступни охватывает раствор и камни больно стискивают ноги, спросила: «Маноле, Маноле, мастер мой Маноле, разве можно так шутить? Неужели ты заживо меня хоронить задумал?» Маноле обливался слезами, отводил глаза и все торопил мастеров. А Капля говорила:
«Маноле, Маноле, мастер мой Маноле, родной мой Маноле, стена все растет, грудь мою сжимает, сын твой погибает…»
А Маноле торопил мастеров, и Капля исчезла в стене храма…
Черный воевода расцвел от радости и гордости. Исполнилась его мечта — иметь в своих владениях храм невиданной красоты, и спросил он тогда Маноле и ею мастеров, смогут ли опи построить храм еще красивее и величественнее этого. «Сможем!» — гордо сказали мастера, не подозревая, что ждет их после этого. А воевода приказал снять леса, снять лестницы и оставил Маноле и его мастеров погибать там на крыше, на огромной высоте среди чудо-куполов, каких еще не видала земля. Один за другим приделывали мастера себе деревянные крылья, взлетали и разбивались о землю как подстреленные птицы. Остался наверху один мастер Маноле. И тогда, как из далекой глубины, услышал он голос своей Капли: «Маноле, Маноле, мастер мой Маноле…» Все свое умение собрал мастер воедино и соорудил себе большие крылья. «Спущусь на землю, — думал он, — пробью стену, где милая жена стонет, вырву ее оттуда и на этих крыльях полечу в тот край, где
