Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
— Как это?
— Да, — повторил Янку, — потому что мастер Мачедонски смешал свои чернила с моими.
Караджале захохотал:
— Смешал свои чернила с твоими! Это здорово сказано! Да у каждого, конечно, должны быть только свои чернила… А если смешать их с чужими, то получится или очень бледно, или очень густо… А Тео — это уж что-то ты слишком высоко взял. Тео — это бог. Пусть он один подписывается этим именем, не нужно «перемешивать» свое имя с именем бога. Я бы этого не стал делать. А впрочем, как знаешь…
Возможно, именно в тот день, беседуя с удивительным человеком, непревзойденным сатириком, Янку решил раз и навсегда жить и творить под другим псевдонимом — ТУДОР АРГЕЗИ. Он взял имя своего деда Тудора, которого никогда не видел, а фамилию позаимствовал от сказочной реки Арджеш, древнее название которой. Аргесис. С новым именем он перешел из XIX века в XX и ставил его под всем написанным за семьдесят один год работы в литературе.
На этой странице мы распрощаемся с Янку Теодореску и пойдем по следу ТУДОРА АРГЕЗИ.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Итак, первое «гениальное» стихотворение Тудора Аргези осталось неизвестным. Стихотворения 1896 года Александр Мачедонски безжалостно переделывает на свой лад. Юный поэт восстает против подобного вмешательства, порывает с Мачедонски. Причиной этого решительного шага, ухода из-под влияния кумира молодых поэтов-модернистов Бухареста, возможно, явилась еще и клеветническая статья Мачедонски против Иона Луки Караджале, а также его грязная эпиграмма на Эминеску. Не исключено, что Караджале во время встреч с Янку в ресторане «Унион» высказал ему свое мнение об этих поступках модного тогда литературного метра.
Знакомясь с дальнейшим творчеством Аргези, Мачедонски признавал, что этот молодой человек с необыкновенной смелостью и дерзостью порывает со старой техникой версификации, с банальностью образов и идей. «Выступление шестнадцатилетнего юноши увенчано самым блестящим успехом».
Но эта похвала не изменила отношения Аргези к Мачедонски. Он не станет его эпигоном.
Незадолго до начала нового учебного года Янку сказал Григоре о своем решении порвать с поэтическим кругом Мачедонски и со своей старой фамилией.
— Аргези — это здорово! — восторгался Григоре. — А я твердо решил: буду подписываться так — Гала Галактион. Я хочу все-таки быть поближе к Млечному Пути, буду на тех дорожках искать своего бога.
— А я своего бога нашел, — сказал Аргези и достал из кармана небольшой, сложенный вчетверо лист бумаги со стихами Бодлера.
«Лишь Смерть утешит нас и к жизни вновь пробудит, лишь Смерть — надежда тем, кто наг, и пищ, и сир, лишь Смерть до вечера руководить нас будет и в нашу грудь вольет свой сладкий эликсир! В холодном инее и в снежном урагане на горизонте мрак лишь твой прорежет свет, Смерть, ты гостиница, что нам сдана заране, где всех усталых ждет и ложе и обед!»
— Ложе и обед в гостинице смерти — мечта самоубийц! Я осуждаю подобный подход к жизни! Будем добывать объедки в мусорных ящиках богатых? Нет и еще раз нет! Это не мой идеал! — категорически заявил Григоре.
— Я не об идеале говорю, — стал ему возражать Аргези, удивленный «высоким штилем» своего друга. — Я говорю, что нашел своего бога — Бодлера, только я постараюсь не ходить плакальщиком за гробами бедняков, а постараюсь научить их поднять головы и не подставлять шею под косу смерти.
Но еще долго Аргези не будет знать, как это сделать. Ему еще предстоит сложный путь поисков и в поэзии, и в школе жизни.
А пока друзья были разгорячены беседами в кружке социалистов. Там их познакомили с имевшими в конце девятнадцатого века широкое хождение сочинениями видного теоретика и литературного критика К. Доброджяну-Геря. Особенно близкой показалась ребятам книга «Кожбук — поэт крестьянства». «Мы с жадностью хватались за новые идеи. Мы чувствовали себя бойцами, рожденными для осуществления социалистических идеалов, лозунги которых ослепительно ярко горели на шлемах новых стратегов», — писал Галактион, вспоминая го время.
— Ты знаешь, Аргези, я ошарашу тебя новостью! Моя матушка перебирается в Бухарест. Она уже договорилась со своей сестрой, снимает у нее квартиру на улице Полукруга. — Гала был на седьмом небе от радости.
И вскоре на его квартире стал собираться тесный литературный кружок, и разговоры, начатые в клубе социалистов на улице Сотир, разгорались с новой силой. Здесь Аргези ближе узнал своего коллегу по лицею Николае Кочя, будущего видного румынскою публициста-коммуниста. Это был «самый красивый парень», как вспоминал Аргези, с яркими большими глазами, крупным высоким лбом и волосами, торчащими «как рожки Мефистофеля». Друзья решают создать свою независимую газету, чтобы вести борьбу за новую литературу, за новую жизнь румынских бедняков.
— Вот вам и литературный редактор нашего издания, — сказал Григоре. — Его имя Тудор Аргези. Это самая яркая звезда нашего поколения, завтрашняя слава всей румынской литературы. Вы, естественно, знакомы с его стихами, они опубликованы в «Православной лиге», а будут напечатаны во всех изданиях Румынии. Сам мастер Александру Мачедонскп пишет вдохновенные строки: «Юный поэт порадовал нас стихами, полными поразительной глубины, они гораздо зрелее его возраста — автору ведь только шестнадцать лет! — но не выше его таланта… Этот поэт идет дорогой, за каждым поворотом которой — пропасть».
— Цыплят по осени считают, — перебил друга Тудор. — Как назовем газету?
— «Зиг-Заг», — тут же отозвался Кочя. И попытался обосновать: — За каждым поворотом нашу газету будет подстерегать пропасть неизвестности. Приступим к делу как можно быстрее…
Пропасть оказалась за первым же поворотом.
Они достали шапирограф, бумагу, сами готовили иллюстрации, но это отнимало почти все время внеклассной подготовки. К тому же отец Симеон чуть было не застал ребят за составлением макета газеты. Дело оказалось не под силу, они выпустили только один номер. Было размножено лишь несколько экземпляров, и газету, видно, тут же обнаружила и уничтожила то ли полиция, то ли администрация лицея. «Зиг-Заг» остался только в воспоминаниях его редакторов.
Положение Тудора Аргези в лицее «Святой Савва» становится все более сложным. Его заподозрили в связях с социалистами и выселили из интерната. Денег, чтобы нанять комнату, не было. Да и занятия становились все более неинтересными. Он почти не посещает лицей.
«Я бродил, не имея никаких определенных желаний. Преподавателей я не любил, потому что почти все они были формалистами. Больше ничего они собой не представляли.
