Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
– Не понимаю, о чем вы… – наконец, произнес Лоро.
Его голос прозвучал глуше, чем ему хотелось, и Лоро откашлялся. То немногое, что он скажет этим слизнякам, прозвучит четко и твердо.
– Ну, ну… К чему эта секретность… – Кинтанилья достал из кармана рубашки магнитофонную кассету и, словно дразня, помахал ею перед самым носом Лоро.
– Здесь всё записано. Твое чистосердечное признание сеньору доктору. Ты молодчина, в самом деле… Теперь ты ответишь еще на несколько вопросов. Всего пару вопросов, для уточнения кое-каких деталей: конспиративные квартиры вашей сети и имя твоего командира. А потом мы сделаем всё, как обещал доктор. Мы имитируем твое бегство. Ни одна душа не узнает, что ты помог нам. Ты так и останешься в истории героем Лоро, хе-хе… А сам будешь припеваючи жить-поживать себе в Мюнхене. Или в Бонне. Мы поможем тебе переправиться в Германию. Это обещание доктора Гонсалеса. Ты знаешь доктора?.. Да-а, ты успел с ним познакомиться. Для него нет ничего невозможного. Ведь за ним – сама Америка, а она сильнее самого дьявола… Ты будешь как сыр в масле жить в своей Германии, доктор Гонсалес обещал дать тебе адреса молодых красивых немок. Ты знаешь, как они стонут и что они вытворяют в постели? Нигде в Боливии ты не встретишь такое за всю свою жизнь. Я сам видел: доктор Гонсалес любезно подарил нашему отделу несколько интереснейших европейских фильмов… Ха-ха. Я искренне тебе завидую, Лоро. Повезло же тебе… Я сам бы хотел оказаться на твоем месте…
Лоро, несмотря на сильную слабость и жажду, не мог сдержать смеха. Смеха, сверкающего изумрудными искрами.
– Я ни в чем вашему доктору не признавался…
Слюнявая физиономия Кинтанильи изобразила крайнюю степень досады.
– Ну, а я-то думал, у нас душевный разговор… А мы в кошки-мышки играем, да? Зря ты так развеселился. Думаю, придется тебе горько плакать…
Лицо его вдруг разом изменилось. Слюнявый рот Кинтанильи омерзительно ощерился, глазены прищурились, и из пасти его с шипением воздуха вышло:
– Ты признался во всём, как последняя, трусливая мразь. И мы обнародуем эту пленку. И все твои товарищи узнают, что славный Васкес Вианья – их надежнейший друг, несгибаемый борец за свободу и справедливость – оказался последним трусом, который дрожа за свою шкуру, сдал конспиративные квартиры в Ла-Пасе, и в Кочабамбе, и в Камири… Да, да, Лоро. Это сделал именно ты и не под пытками, а добровольно, по собственной воле… Именно так об этом напишут газеты. А главное…
Сказав это, Кинтанилья, как дешевый актер, закатил глаза и, передернувшись, перешел на шепот:
– Б-р-р… Даже произносить страшно. Ты назвал настоящее имя вашего ко-ман-ди-ра… Коротенькое такое. Всего-то один слог. А позора на века. Ведь так, доблестный Васкес Вианья. Именно тебя, как гнусного труса и предателя, будут проклинать твои товарищи по оружию, и их дети, и дети их детей…
Дрожь сотрясала иссушенное тело Лоро. Пламя гнева и отчаяния жгло его изнутри. И тогда Лоро закрыл глаза и взор, изумрудно-зеленый, как весенняя сельва, предстал перед ним. Это Он взирал сейчас в душу своего бойца, своего бесшабашного, верного Васкеса Вианьи. И Лоро успокоился.
– Вы очень заботливы, – тихо вымолвил он. – Вы рассказываете мне сказку, наверное, чтобы я лучше спал. Придумай еще сотню сказок вроде этой. Но тебе ни-ко-гда не услышать от меня имени моего командира…
Лоро перевел дыхание и продолжил еще спокойнее:
– Вы морите меня жаждой… Как бы хотелось мне сейчас выпить стакан чистой холодной воды… Но не из-за жажды… – он сделал паузу и собрался, как перед броском. – А чтоб наскрести хоть чуточку влаги для того, чтобы плюнуть в твою похабную рожу!..
Последние слова Лоро, собрав все силы, выкрикнул во весь голос, подавшись вперед, так, что Кинтанилья, не сдержав испуга, отшатнулся.
– Так кто из нас гнусный трус? А, сеньор слизняк?..
* * *
Ответные меры Кинтанильи в отношении Лоро состояли в следующем: сначала он сломал ему правую руку – перебил пополам лучевую кость. В качестве подручного инструмента он использовал свой «китовый ус» – обрезок трубы, полость которой для основательности была залита свинцом. Затем он выложил левую руку Лоро на два кирпича, специально доставленных в камеру «олухами» по приказу начальника. Левая рука Васкеса Вианьи далась не сразу. Упрямые мышцы, жгутами укрывшие кости предплечья, сопротивлялись кованому каблуку Кинтанильи до последнего. Тому пришлось несколько раз с силой прыгнуть ногой на руку, прежде чем он услышал вожделенный хруст. Беспомощно волоча перебитые руки по полу камеры, как альбатрос – свои крылья по палубе, Лоро слабо пытался увернуться от беспорядочных ударов руками, ногами, которыми осыпали его Кинтанилья и его ошалевшие от происходящего подчиненные. Скорее эти попытки инстинктивно предпринимало его тело, а сознание, практически не воспринимая боли, балансировало на грани света и тени, озаряемое изумрудно-зелеными всполохами. Эти всполохи и поддерживали его, заботливо, бережно, не давая окончательно кануть в немую тьму…
– Так, ну всё… Ему объяснили доходчиво. Теперь тащите его на плац, к вертолету. Только перед тем, как грузить в вертолет, окатите его водой. Пусть очухается. И грязь эту смойте. Партизан полетит с самим доктором Гонсалесом, а тот страх как не любит неряшливых. Поняли, олухи?! А ну, поживее…
* * *
Лоро очнулся от боли, пронизывающей его словно непрерывными разрядами высоковольтного напряжения. И от необъяснимого грохота, разрывающего голову в клочья. Постепенно взгляд его прояснился. И необъяснимое волнение захлестнуло его, притупив на секунду напряжение боли. Бескрайнее море изумрудной зелени, той самой, что заполняла всё у него внутри, расстилалось теперь перед ним, насколько хватало взора.
– Он очнулся, сеньор доктор!.. – сквозь рокот и шум прорвался к слуху Лоро чей-то голос. Только теперь он сообразил, что лежит в вертолете, у самой кромки проема армейской американской «вертушки». Впрочем, для него это уже не имело значения. Глаза жадно впитывали в себя волнующееся пространство необъятной зелени. Вот оно! Они хотели узнать Его имя! Насекомые… Им, букашкам, и невдомек, что тот, кого им так хочется заполучить живым или мертвым, вот он, здесь, взирает на них своим всепрощающим взглядом. Имя… Вы еще будете в конвульсиях корчиться, умолять свои револьверы избавить ваши жалкие мозги от этого имени. Да, оно будет молотом стучать изнутри по вашим вискам, как по наковальням… Но и потом, когда ваши мозги разбрызгаются по вашим кабинетам, оно будет преследовать вас там, откуда нет возврата… Всего лишь один слог. Как оклик, которым небо окликнуло человечество… Эй! Вот
