Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
2001 г., декабрь – вторжение НАТО в Афганистан.
2003 г., 20 марта – США начали операцию «Несгибаемая сила». С 15 кораблей англо-американской эскадры только в первый день было выпущено 3000 ракет по Ираку. В Ирак вторглись 250 тысяч американских и 40 тысяч британских солдат. (В 2006 г. президент Саддам Хусейн был повешен по приговору марионеточного суда. Наблюдатель от ООН выразил мнение, что проведенный процесс не соответствует международным стандартам. Исполнение приговора не вызвало одобрения нигде, кроме Соединенных Штатов и самого Ирака, находящегося в то время под полным контролем США.)
2005 г., 2 ноября – газета «The Washington Post» опубликовала статью, в которой утверждалось, что ЦРУ создало целую сеть тайных тюрем на территории восьми стран мира, в том числе Румынии и Польши. Там содержатся или этапируются люди, арестованные по подозрению в терроризме. Скандал привел к закрытию тюрем в конце 2005 г. В сентябре 2006 г. США официально признали факт существования тюрем.
Алехандро
Мы медленно шли, приходя в себя после боя, и нас трясло, как в ознобе. «Пить. Хотя бы глоток воды… Пить…», – как умалишенный, твердил Франсиско Уанка. Анисето тащил его, стонущего, на себе. У Франсиско была прострелена нога. Уанке приходилось тяжелее всех, поэтому он позволял себе вслух озвучивать то лихорадочное вращение мыслей, которое, как дьявольская свистопляска, кружилось вокруг одного – вода, жажда…
Но нам от его откровений становилось не легче. Жажда тащилась за каждым из нас по пятам, как этот кровавый след – за Бениньо. Он брел впереди меня, скрючившись, опираясь на свою винтовку, приволакивая ногу… За его правой ногой, волочившейся, подпрыгивающей разбитым пыльным ботинком на каменистых выступах, сочилась дорожка из бурых клякс. Его тоже ранило, в правый бок, пулей, убившей Коко. Она прошла навылет, в тот самый момент, когда Бениньо взвалил нашего комиссара на спину, пытаясь вынести его, раненого, из-под обстрела.
Коко убили. И Мануэля Эрнандеса, и Ардайю… Только сейчас в сознании четко восстановилась картина событий. А до того был вихрь, грохочущая какофония, хаос винтовочных и пулеметных выстрелов, припадок падучей по имени «смерть» в клубке дымных трассеров, в прогорклой вони пота и запахе пороха…
Чудо, что хоть кто-то остался в живых. Кто-то – это мы, это я и товарищи. За эти месяцы бесконечных боев и походов, мучений и смерти граница между «я» и «мы» стала почти не различима. И чем меньше становился наш отряд, чем уже сжимала кольцо вокруг нас пустота, тем труднее становилось эту границу уловить.
Я еле держался, чтобы не отстать. Я пытался окликнуть Аларкона, но лишь шевелил опухшим, потрескавшимся языком. Казалось, во рту кусок вяленого мяса и он шуршал по пересохшему нёбу, как истоптанная подошва Бениньо – по раскаленной, каменистой породе…
Да, солдаты учились воевать. Конечно, не так быстро, как мы от них ожидали. Но одиннадцать месяцев нашей войны кое в чем их натаскали. Вода точит камень. Если это не мертвая вода, а живая. Так любил повторять наш командир. А потом всегда добавлял странную фразу: «Ведь мы вышли из Ньянкауасу, чтобы найти источник в жизнь вечную…» Тогда мы не придавали этим словам большого значения. Ведь Ньянкауасу в переводе с языка гуарани означало – водный источник…
Но теперь наш исток был безвозвратно потерян. Он был загажен армейским пометом. Над Каламиной давно уже развевался флаг сеньора президента, в Медвежьем лагере хозяйничали рейнджеры. Гиены привели их к нашим заветным четырем пещерам. Так отряд остался без запасов продовольствия и боеприпасов. Так командир остался без лекарств, и астма навалилась на него всей своей слоновьей тушей.
Армейские части уже возглавил Сентено Анайя. Полковник Сентено… Его сердце гулко стучало в полой груди, как подошвы армейских «коробок», чеканящих шаг по плацу. Его пустая душа была выкована из меди и пригодна лишь для того, чтобы извлекать звуки команды «Огонь!», команды, ухающей, как трубы духового оркестра на параде. Он лихо взялся за дело, запустив свою визжащую от рвения дивизию в сельву. А еще рейнджеры, а еще пехотная дивизия из Камири во главе с доморощенным суперменом со зловещей фамилией Реке Теран…
Две тысячи экипированных в американское хаки, по цвету не отличимое от грязной трясины, вооруженных американскими винтовками со смазанными американским маслом американскими пулями… Словно туча жаждущих крови клещей-гаррапатос, они расползлись по «Красной зоне». Что ж, им легко было взять след тех, кого они так искали. Две тысячи против семнадцати…
* * *
Командир молча выслушал весть о прошедшем бое и о потерях. Это происходило глубокой ночью. Нам только удалось собраться вместе. Докладывал Аларкон, несмотря на рану и страшную усталость. Он после смерти Коко являлся старшим в нашей группе. Казалось, иссушенные звуки слов, с трудом выговариваемых Бениньо, еле-еле продираются наружу из его пересохшей глотки. Мертвенная бледность его обморочного лица проступала даже сквозь непроглядную тьму, в которую, как в стоячее озеро смерти, до самых верхушек крон погрузились джунгли. Бениньо говорил очень медленно. Но командир не перебивал его. И каждый из нас – стоявших, полусидевших, бессильно лежавших неподалеку – всеми клеточками истончившейся, измученной оболочки, именовавшейся прежде человеческим организмом, ощущал напряженный гул молчания командира. С чем сравнить этот гул – с гулом вечности, или с грохотом горных пород где-то в глубоких недрах, у самых корней ушедших под небо Анд?..
Бениньо говорил, а командир молчал… В последнее время всем в отряде казалось, что он уже знает о том, что ему доложат, заранее. Словно сценарий происходящего уже написан, и текст его известен. Но лишь одному командиру. Это знание не приносило ему утешения, а тяжелым грузом ложилось на плечи, в тайники его бездонной души, отчего бледное лицо становилось всё непроницаемее, а зеленый огонь его взора – еще нестерпимее.
Почему накануне мы пришли в Игуэрру? Вот вопрос, на который бескрылым ответа не отыскать…
Сил у людей почти не осталось. Откуда им было взяться, когда у нас кончилась еда и мы плелись без капли воды. А он заставлял карабкаться всё выше и выше по горным склонам. На подступах к Игуэрре указатель его высотометра перевалил за отметку «2000 метров».
Город был пуст, как измученные желудки партизан, как кишащая солдатами сельва, простиравшаяся внизу. Все жители словно испарились в раскаленном мареве горного воздуха. Вечны здесь были одни камни…
Отыскав дом телеграфиста, Коко выяснил причину такого повального исчезновения. Жена телеграфиста, женщина в поношенном бежевом
