Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов
Дома в Петербурге на Сампсониевской набережной Эммануил, как пишет Марта, собрал родных и «со всей откровенностью спросил, согласны ли мы, последовав его примеру, уважить волю покойного дяди и отказаться от возможного наследства. Младшие настолько воодушевились благородным отношением Эммануэля, что без колебаний поддержали его, о чем им никогда не пришлось жалеть».
Таким образом, почти все члены российской ветви Нобелей решили принять завещание таким, какое оно есть, и быть благодарными за оставленные им пусть не гигантские, но и совсем не маленькие суммы. Но вот шведская родня покойного придерживалась совершенно иного мнения. Очень скоро образовалась целая партия членов семьи, полная решимости оспорить завещание. В нее вошли оба сына Роберта Яльмар и Людвиг, их зять Карл фон Фришен Ридденстольпе со своей супругой Ингеборг, урожденной Нобель, профессор Яльмар Шёгрен и его супруга Анна Нобель, а также все три дочери Карла Нобеля, интересы которых взялся представлять отчим Оке Шёгрен.
Рагнар Сульман понял, что бой будет жарким.
Глава вторая
Миссия выполнима
Деньги, правда, не приносят счастья, но действуют чрезвычайно успокаивающе.
Эрих Мария Ремарк
2 января 1897 года, спустя две недели после официальной церемонии оглашения завещания Альфреда Нобеля, сообщения о том, что покойный распорядился учредить фонд для присуждения гигантских, неслыханных до сих пор сумм в виде премий за самые выдающиеся достижения в пяти различных областях, появилось в шведской газете «Nya Dagligt Allehanda» (Новое ежедневное обозрение) и вызвало самый настоящий фурор. Ряд восторженных журналистов отмечали, что речь идет о подлинно историческом событии, не имеющем прецедента, перед которым меркнет даже пожертвование королем Густавом II Адольфом части своего состояния на развитие главного шведского университета.
Впрочем, длилась эта эйфория недолго. Уже через пару недель как в консервативных, так и в либеральных газетах страны появились статьи с резкой критикой основной идеи завещания. При этом первые обвиняли покойного в том, что, решив присуждать премии зарубежным ученым и таким образом обойдя интересы отечественных, Нобель поступил крайне непатриотично; что присуждение премии отвлечет Шведскую академию и Каролинский институт от их основных задач, а решение Нобеля о том, что премию мира должен присуждать норвежский стортинг, вообще представляет собой прямую угрозу отношениям Швеции и Норвегии. Социал-демократическая пресса писала, что задуманные Нобелем премии, выдаваемые на деньги, заработанные пролетариатом, в итоге будут доставаться кучке избранных, а не приносить пользу обществу; что в итоге их будут получать те ученые, которые и так уже достигли успеха и принадлежат к самым обеспеченным слоям; что премии по литературе будут выдаваться лишь тем писателям, которые будут идеологически близки шведским академикам. Что касается премии мира, то критики полагали, что подлинные достижения в этой области никогда не принадлежат одному человеку, и выдавать ее следовало бы организациям. Ну и само собой, отдавая дань сделанному Нобелем красивому жесту, левая пресса не могла не упомянуть, что он был обыкновенным капиталистом, а значит, эксплуататором, и потому миру было бы куда лучше, не будь в нем Нобеля и его миллионов, а с ним и всех других капиталистов, вместе взятых.
Так как немалая часть статей содержала призывы к обжалованию завещания так, чтобы в итоге оставленный Нобелем капитал был поделен между упомянутыми в нем учреждениями и главными наследниками, то почти нет сомнений, что они были инспирированы теми членами семьи Нобелей, которые решили оспорить завещание.
Тем временем Сульман и Лильеквист начинали осознавать всю огромность возложенной на них задачи. Им предстояло:
– составить полную опись и провести оценку всего движимого и недвижимого имущества Альфреда Нобеля в разных странах – Швеции, Норвегии, Франции, Италии, Англии, Шотландии, Германии, Австрии и России.
– перевести это имущество в надежные ценные бумаги, которые будут приносить стабильный доход в будущем, достаточный для функционирования фонда по выдаче указанных в завещании премий.
– создать этот фонд и убедить указанные Нобелем в завещании общественные институты принять на себя обязанности по присуждению премий.
Каждый из этих пунктов включал в себя множество других, требующих работы опытнейших юристов, аудиторов и финансистов, улаживания кучи проблем в различных инстанциях, оформление бессчетного числа бумаг, деловые переговоры с той же Шведской академией, Каролинским институтом и норвежским парламентом, и многое другое. И все это надо было делать, одновременно ведя борьбу с частью семьи покойного, решившей оспорить завещание. А это, в свою очередь, означало, что в отношениях Рагнара Сульмана с другом детства Людвигом Нобелем, а также с добрым приятелем Яльмаром Нобелем появится серьезная трещина. Но отступать Сульман не собирался.
В поисках юриста, который станет верным соратником исполнителей завещания в этой борьбе и выполнении своей миссии Рагнар по совету брата, известного журналиста и редактора Харальда Сульмана обратился к адвокату Карлу Линдхагену – заседателю Апелляционного суда Стокгольма, который в итоге сделал для выполнения посмертной воли Нобеля так много, что его справедливо можно было бы считать третьим душеприказчиком. Линдхаген, пишет Сульман, «помог наладить хорошие отношения с правительством и учреждениями, на которые возлагалось присуждение премии», «проработал с нами почти четыре года и впоследствии помогал в разработке основных положений устава Нобелевского фонда». В 1899 году Линдхаген стал первым в истории секретарем Нобелевского комитета, а также автором идеи номинировать лауреатов на получение Нобелевской премии мира за антивоенную деятельность.
Именно Карл Линдхаген объяснил Сульману и Лилльеквисту, что им надо спешить с решением юридических вопросов, и прежде всего вопроса о «домициле», то есть установления места постоянного проживания Альфреда Нобеля, что и определит то, какой именно суд будет уполномочен разбирать все споры, связанные с завещанием. При этом Линдхаген особо подчеркнул, что крайне важно не допустить того, чтобы домицилем Нобеля была признана Франция, в которой «самый богатый бродяга Европы», как его называли газетчики, прожил немалую часть жизни.
Во-первых, этого не стоило допускать хотя бы потому, что тогда пришлось бы, следуя французским законам, заплатить огромный налог на наследство Нобеля, что сильно уменьшило бы размер будущего фонда, а значит, и выдаваемых им премий. Во-вторых, юриспруденция Франции жестко придерживается принципов формального права, и
