Флот в Белой борьбе. Том 9 - Сергей Владимирович Волков
С неприятеля грянул первый выстрел, давший большой перелет. Я почувствовал большое облегчение: у него была такая же трехдюймовая пушка, что и у нас, и его гранаты летели через нас с мелодичным пением. Мы немедленно начали ему отвечать. Наша пушка бешено подпрыгивала после каждого выстрела, и пароход, непривычный к стрельбе, при этом сильно содрогался. Наши снаряды тоже ложились перелетами; расстояние до неприятеля неуклонно уменьшалось.
Я оглянулся кругом. Вся картина была необыкновенно красива. Солнце только что зашло за береговые холмы, но было еще совсем светло. Высоко над нами начинала обозначаться полная луна. Море было как зеркало; далеко на северо-востоке зажглась яркая звездочка Четырехбугорного маяка. В центре этой картины яростно палили друг в друга два колесных парохода, причем на мачте неприятеля развевался красный значок антихриста, а у нас – белый с синим крестом – хоругвь Христа. Бой разгорался; мы пристрелялись заметно раньше противника; абордажная партия была наготове. В это время противник дал полный ход, очистив нам вход в канал. Не выдержав нашей атаки, он поспешно стал удаляться к маяку. Мы стреляли ему вдогонку, и в наступившей темноте был ясно виден разрыв нашего снаряда у него в корме. Это было как раз вовремя, потому что от непривычных толчков во время стрельбы треснул лафет нашей пушки и мы больше не могли стрелять. Пришлось отказаться от погони, и я решил входить в Логань задним ходом, чтобы, так сказать, на страх врагу быть к нему все время обращенным носом.
Уже в полной темноте мы стали на якорь, встреченные радостным «ура» с судов отряда. Штабной полковник, которому во время нашего боя было сильно не по себе, поспешил съехать на берег. Я узнал, что в Логань прибыл значительный отряд от группы Драценко под начальством генерала Киленина497, и немедленно отправился к нему с целью представиться и доложить о бое.
Генерал встретил меня очень приветливо. Он сообщил, что оборона Логани поручена ему и что он решил упорно оборонять село. Я ушел спокойным и был очень доволен, что нахожусь здесь не один. По дороге я узнал, что в селе разместились александрийцы, конная батарея и, кажется, две роты пехоты.
На другой день я был по горло занят разгрузкой «Екатерины» и разными хозяйственными заботами. Я узнал также, что в мое отсутствие Логань подвергалась серьезной опасности быть занятой красными с моря. В село прибыл успевший как-то ускользнуть Склянин со своими партизанами. Сухопутные войска еще не прибывали, и он с остатками моего отряда составлял всю оборону села. Внезапно среди бела дня поднялась тревога: два неприятельских парохода явно намеревались войти в Логанский канал. Люди приготовились отразить атаку. Нашу пушку подтащили к берегу и спрятали в камышах, наведя ее на фарватер, кругом залегли стрелки. Неприятельские пароходы спокойно шли по каналу, как к себе домой, и было видно, как люди расположились на них обедать. Когда суда поравнялись с нашей засадой, был открыт огонь по головному, почти в упор. Пароход остановился, осыпаемый градом пуль. Потом оба дали задний ход и поспешно ретировались. Услышав этот доклад, я подумал, что наше положение не очень-то крепко со стороны моря, и поторопился установить на позиции полученную мною батарею. К сожалению, это были только горные пушки – «горняшки», как мы их называли; они не были дальнобойными и состязаться с морскими орудиями одинакового калибра им было не под силу. Я поручил Рутковскому внушить своему наблюдательному посту особую бдительность.
26 июля я был приглашен александрийцами к обеду. На фронте было тихо, но в море появлялись часто дымы и силуэты пароходов на горизонте. Появилось тоже много парусных шхун, которые к северу от нас, в сторону несчастного Воскресенского, выделывали какие-то подозрительные эволюции. Обед наш не состоялся: не успели мы сесть за стол, как было получено предписание александрийцам идти на фронт. Тот самовольный уход в тыл двух пехотных рот, о котором я упоминал, образовал довольно широкую брешь, которую они и должны были заткнуть. Я пошел на пост к Рутковскому. В самом деле, и с севера, и с моря надвигалась какая-то неясная угроза. Было заметно усиленное движение пароходов, какие-то шлюпки подходили к берегу севернее Логани и что-то выгружали. Я отправился к генералу с просьбой осветить мне положение. Генерал был по-прежнему спокоен, однако сообщил мне о возможности оставления села. «Во всяком случае, – добавил он, – в нашем распоряжении эта ночь и весь следующий день». О времени оставления Логани он обещал меня уведомить. Я доложил ему, что опасаюсь быть заблокированным с моря подавляющими силами и считаю, что, пока не поздно, лучше вывести мой отряд и перевести его в Березяку, но генерал нашел это преждевременным. У меня на сердце было неспокойно. Я был лишен всяких средств разведки и опасался самого худшего. Всю ночь по селу рыскали наши разъезды, и я заснул тревожным и чутким сном.
* * *
27-го я проснулся от какого-то необъяснимого предчувствия. Рассвет едва брезжил, когда с поста прибежал человек с наскоро нацарапанной запиской от Рутковского; он извещал, что в море заметно большое количество дымов, двигающихся в нашу сторону. Я кинулся к генералу. Тут только я заметил странную пустоту и тишину на берегу. Оказывается, генерал Киленин покинул ночью село со всеми войсками, не предупредив меня. В помещении его штаба я нашел лишь обрывки бумаги, окурки и хаос, свидетельствовавшие о нервной поспешности. Прибежав обратно, я приказал всем немедленно готовиться к походу и грузить все, что можно, с берега на суда. Мы торопились тащить с берега все, что попадалось под руку, в том числе и оставленный на произвол судьбы околоток Красного Креста. В числе больных оказалась подобранная на фронте красная сестра милосердия со страшной сабельной раной на шее. Мужественный Рутковский оставался на наблюдательном посту и сообщал разные страшные вещи. Он насчитывал уже восемь пароходов, и вскоре мы и сами увидели, что заблокированы. Казалось, выхода не было и участь наша на этот раз решена.
Нас выручили опять наши рыбаки и местные жители. Оказывается, кроме главного, из Логани шел очень извилистый и мелкий побочный канал, который, проходя густым высоким камышом, выводил в море значительно южнее села. Туда я и направил всю тучу своих и частных шхун. Последние были полны беженцами и беспорядочно нагружены всяким скарбом; за ними потянулись наш моторный катер и парусно-моторная шхуна. Но
