Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес
И вот вся их семья, то есть Фридрих, Эмма, мама Лина, четырнадцатилетняя Агнес и тринадцатилетний Густав Адольф садятся в лодку и едут в Блазевиц. Они с восхищением смотрят на новое чудо техники, поднимающее высокие волны на Эльбе: первый пароход начал регулярные рейсы. В Блазевице они сходят на берег и ведут слабого отца под руки к старому доброму постоялому двору. Там они заказывают Фридриху его любимое баварское пиво. На еду у них денег нет. Когда Каролина благодарит официанта, Фридрих бросает на нее гневный взгляд – он стал ужасно ревнивым, ему везде мерещатся любовники жены. Эмма сразу переводит разговор на тему погоды.
В те же дни на постоялом дворе в Блазевице живет некий господин – в самом расцвете сил, но немного нервный. Он тоже пьет пиво, но в эти дни он углублен в какую-то книгу и свои записи. Рядом с ним за столом сидит терпеливая супруга, занятая вязанием, она иногда бросает взгляд через стол в надежде на то, что муж сделает перерыв или хотя бы взглянет на нее. Но Рихард Вагнер не удостаивает ее ничем подобным. Он погружен в себя, он читает роман Эдуарда Бульвер-Литтона «Риенци» и сочиняет на основе этого текста о Древнем Риме оперу, которую назовет тоже «Риенци»[36], потому что не придумает ничего лучше. Вагнер и его жена Минна поселились в Блазевице почти на два месяца после того, как им пришлось сломя голову бежать из Кёнигсберга. Рихард Вагнер застал свою жену, молодую актрису, с любовником, застал с поличным, и она с рыданиями уехала к родителям в Дрезден. А Рихард Вагнер решил поселиться в гостинице, в которой еще в 1820-е годы проводил счастливые дни детства со своими родителями. Вскоре Минна перебралась к нему, чтобы поговорить. Семейная терапия на постоялом дворе – правда, без терапевтов. И вот Рихард Вагнер читает, пишет, молчит. Мужчины тоже умеют наказывать таким способом. Он думает о последнем действии своей оперы «Риенци», которая станет его первым большим успехом, и фантазирует о катастрофическом пожаре в римском Капитолии. Он экспрессивно описывает огненную стихию и слышит в своей голове рокот оркестра. Вкладывает в уста влюбленного героя такие слова: «И пламя само укажет мне путь». Потом он, разгоряченный и обессилевший, поднимает наконец взгляд от своего блокнота. И пылающая ревность в его сердце сама указывает путь к раскаявшейся Минне. Помирившись, они уезжают из Блазевица. Только через двадцать лет, когда Вагнер будет работать над «Кольцом нибелунгов», произойдет окончательный разрыв.
Кто знает, может быть, тем июльским днем 1837 года в саду постоялого двора под Дрезденом пересеклись пути двух самых эксцентричных немецких романтиков – Каспара Давида Фридриха и Рихарда Вагнера: художника, которого почти забыли, и композитора, время которого почти пришло.
Эмма Фридрих, упомянем по случаю, примерно через два года после этой поездки выйдет замуж за того самого рыбака и учителя плавания Роберта Крюгера.
* * *
В 1834 году французский скульптор Давид д’Анже, который выполнил и без того большую голову Гёте в виде гипсового бюста высотой два метра, едет на повозке из Веймара в Дрезден, в мастерскую Фридриха, он считает Фридриха равновеликим себе, и тот показывает гостю только что законченную серию рисунков сепией «Возрасты жизни», один из которых особенно божественен. На нем ангелы с мольбой обращаются к ослепительному свету, они летят над облаками, земли не видно. Это серафимы, любимые ангелы Фридриха, чем старше он становится, тем чаще они появляются у него на картинах, над его кладбищами. Название этих ангелов происходит от древнееврейского глагола «гореть», «вспыхивать», но тот же глагол означает «сжигать».
* * *
Морозной весной 1943 года Восточный фронт Второй мировой войны неудержимо откатывается на запад. После катастрофических потерь в Сталинградской битве на войну с Советским Союзом отправляют последних немецких солдат, последнее пушечное мясо – они либо слишком молоды, либо слишком стары. Но прежде чем они ранним утром 1943 года отправятся в бесконечных эшелонах к собственной гибели в свирепом огне войны, после скудного последнего ужина в померанских казармах их ждет политинформация для укрепления морально-волевых качеств. С речью выступает новоиспеченный профессор истории искусств Института имени Каспара Давида Фридриха в Университете Грайфсвальда, Герберг фон Эйнем[37]. Он взывает к силам древних германцев, которые видны на картинах Фридриха и которые нужно защищать на этой великой войне. После выступления каждому солдату выдают маленькую квадратную книжечку, помещающуюся в нагрудный карман кителя: «Каспар Давил Фридрих и его родина», так она называется, в ней представлены черно-белые репродукции его нордических картин с видами моря или дубов. Когда солдат в грязном, промерзлом окопе от отчаяния и бессмысленности достанет эту книжицу из кармана, то сможет прочитать, что художник был «высоким, крепкого телосложения», а еще «светловолосым, с бойцовским характером». И на протяжении всей своей жизни его вдохновляла «непоколебимая, святая вера в Германию». Возможно, для многих солдат немецкого вермахта это были последние прочитанные слова перед тем, как они были разорваны в клочья вражеским огнем в советских «котлах». Тоненькая книжечка о Фридрихе в левом нагрудном кармане не может, к сожалению, защитить от пуль и снарядов.
* * *
В пол-одиннадцатого утра 1 мая 1945 года 266-я дивизия советской армии занимает Музейный остров в Берлине и заходит в музеи, сильно пострадавшие от бомбежек 3 февраля. Впрочем, все экспонаты были заранее перенесены в зенитные башни[38] у зоопарка и во Фридрихсхайне, в том числе три важные картины Каспара Давида Фридриха: «Монастырское кладбище в снегу», «Северное сияние» и «Горная хижина в тумане». Эти три картины Национальная галерея получила в подарок в годы Первой мировой войны, а к концу Второй мировой они считались сгоревшими. Неизвестно было только место их гибели.
Судя по всему, в первые послевоенные
