Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева
- На все воля Аллаха! - хором подтвердили женщины.
- Вот это верно! - вдруг серьезным тоном произнес Асад. Он поднялся с места и подошел к Амидосту, вытащил из кармана небольшую склянку и стал выплескивать содержимое на одежду женщины. В это время Али достал коробок спичек, приготовившись запалить.
- Что вы делаете, собачьи дети? - встрепенулась бабушка, почуяв неладное.
Асад спокойно ответил.
- Бабушка, сотни раз я тебе говорил: ругая нас, ты ругаешь себя! Если мы собачьи дети, то кто же их родители? А эта Амидосту нам так осточертела! Сейчас мы ее подпалим.
Амидосту завопила, молнией вскочила с места, сбросила забрызганный соляркой чаршаб. Стала развязывать пояс, чтобы снять замаранную горючим юбку. Она пыталась раздеться, ведь ее платье было забрызгано горючим, а Али уже приближался к ней с зажженной спичкой в руках. Пожилая женщина бросилась бежать по широкой аллее сада, дико крича и зовя на помощь. Бабушка тоже кричала и ругала детей. Остальные женщины поддержали ее дружным хором. Меня же трясло от смеха, я едва держалась на ногах.
Наконец, не устояла и упала, покатываясь со смеха. Ами-досту с открытым лицом и в исподней юбке бежала впереди братьев-близнецов, грозивших поджечь ее одежду. Обезумев от страха, она неслась в таком виде мимо садовников и других мужчин. Интересно, почему ей не пришло в голову спрыгнуть в бассейн?..
Все остальное время, помимо ежедневного пятикратного намаза и приема гостей, бабушка проводила в кухне. Вот это был и вправду ее салон! Вокруг нее без конца вилась бедная родня. Но в кухне собирались и родственники побогаче, и бедняки, которые родственниками не приходились. Среди них особенно выделялась одна, по имени Фатма. Поговаривали, что она двуполая (гермафродит). А еще говорили, что Фатма принадлежит к роду потомков Пророка. Но это родство не дало ей ничего, кроме гордости. Она и замужем никогда не была - единственная мусульманка, засидевшаяся в старых девах, которую я знала. Может быть, слухи о ее двуполости были небезосновательны. А может быть, причиной тому оказалась ее внешняя непривлекательность? Непривлекательность - это мягко сказано. Даже не боявшиеся никого Асад и Али, при виде Фатмы поеживались. Ее морщинистое, волосатое, очень крупное и грубое лицо напоминало морду пса. Не будь у нее таких громадных титек, которые шли волнами, когда она ходила, все принимали бы ее за мужчину. Еще Фатма отличалась чрезвычайной прожорливостью. С каким удовольствием она поглощала фрукты, которыми угощала ее из вежливости бабушка! Хотя Фатма была и уродлива, она нравилась мне больше других, потому что не лезла, как другие женщины, целоваться, прижимаясь ко мне своим потным лицом и влажными губами. Эти омерзительные целования вызывали у меня чувство брезгливости и выводили из себя. Наши родственницы - беднячки - каждый раз с таким необъяснимым рвением лезли целоваться. С такой жадностью зацеловывали, слюнявили и вымазывали своим потом мое лицо! Мне приходилось терпеть, закусив губу, эти приступы нежности. Я начинала ненавидеть этих теток! Как только процедура лобзания заканчивалась, я начинала тщательно вытирать лицо платком или подолом платья. Женщины видели это, но не переставали досаждать своими поцелуями. Как будто у них вовсе не было самолюбия!
Но вернемся к бабушкиной кухне. Это очень просторное помещение всегда было полно женщин и детей разного возраста. Здесь всегда можно было увидеть женщину, кормящую грудью младенца. И даже ребенка постарше - пока прибывало молоко, детей от грудного кормления не отлучали. Я не скрывала своей неприязни к их грязным и крикливым детям. Некоторых женщин это обижало, и они называли меня бесенком. Чтобы оправдать такое прозвище, я вела себя еще хуже. Дразнила детей, высовывая язык и гримасничая, дергала детей за волосы, больно щипала их.
В кухне с семи утра и до девяти вечера готовилась всевозможная пища. Мы с Асадом, Али и Гюльнар часто бывали здесь. Не потому, что были голодны. Просто хотели показать другим детям разницу между нами и ими. С этой целью мы демонстративно макали пальцы в тазы со свежесварен-ным вареньем, пробуя его. Или, выхватывая из кипящих чугунков полусырое мясо, жевали его, обжигаясь и давясь. Хозяйским детям все дозволено! Бабушка в таких случаях грозила нам скалкой или ухватом. Но мы знали, что угрозы символичны, потому как подняться на ноги бабушка все равно не сможет. Вот и озорничали, лазая в кастрюли и тазы руками, мешая готовить еду. Когда терпение бабушки иссякало, она просила кого-нибудь из женщин - гостей выставить нас из кухни. С какой готовностью и удовольствием исполнялся бабушкин указ!
Но, бывало, мы приходили в кухню и с другой целью -послушать сказки. В кухне не было специального стола, и мы, усевшись на камышовой подстилке, молча слушали.
Гундосая сказительница завораживала нас сказочными небылицами. Странно, почему все сказительницы говорят в нос?.. Младенцы сопели на груди своих мамаш, женщины обмахивались соломенными веерами, некоторые перебирали четки. Но все очень внимательно слушали. А сказительница с упоением, в который раз, рассказывала сказочные любовные истории Ахмеда и Сурайи или Мохаммеда и Лейлы. Наши женщины, лишенные понимания любви по жизни, просто обожали слушать красивые легенды о любви. Сказки всегда начинались словами: «Когда еще не было никого, кроме Бога, жили-были...». Сказки текли, лаская наши души, волнуя и радуя. А за это время «поспевал» катык из кислого молока, залитого в большие глиняные горшки, поджаривалась жирная баранина, в медных сковородках готовилась халва.
Родственниц-беднячек я не любила не только за их назойливые лобзания. Некоторые из них были весьма бесцеремонны: они заходили в наши спальни. Открывали шкафы и ящики, разглядывая вещи, вертели в руках платья, интересуясь их ценой, самые нахальные щупали нам грудь: поспевают ли девочки? Им очень хочется все знать о своих богатых родственницах, поэтому задаются самые невероятные вопросы: стали ли мы девушками? С каких пор? Которую из нас отец любит больше всех? Сколько у нас платьев? Сколько мы платим своей гувернантке-немке? А сколько платят другим нянькам-христианкам? Эти женщины притрагивались и изучали все предметы, которые были им в диковинку: пианино, механические игрушки, ракетки для тенниса - все трогали, все щупали. Но несмотря на восхищение, они не завидовали нам. Эти женщины считали изобилие чуждого опасным: в будущем могут быть сложности и неприятности. Свое житье-бытье казалось им более спокойным и надежным. Когда наши незваные посетительницы становились чересчур надоедливыми, мы прогоняли
