Николай Островский - Раиса Порфирьевна Островская
Соседка ушла. Я набросилась на Колю, а он мне говорит: «Ничего, мамуся, я давно замечал, что она подслушивает и подсматривает в замочную скважину — интересуется нашей жизнью. Вот мне и захотелось проучить ее».
На следующий день, утром, я услышала стук в дверь. Открыла. Это вчерашняя соседка: «Где ваш Колька? Я его сейчас отлуплю». Я ответила, что не знаю. «Лупите, — говорю, — если найдете». А у самой болит сердце: а ну как найдет? И что он еще натворил? Выхожу на двор. А там толпа собралась. Смотрят куда-то вверх, смеются. Спрашиваю: «Что случилось?» — «Да ничего. Читайте». — И мне указали на дерево, в ветвях которого висел транспарант, на нем было написано: «Кумушки, сегодня новостей не ждите. Во блямба набита». — «Кто это написал?» — «А кто же, как не Колька ваш!» — Мне было и смешно и горько…
Другой раз был такой случай. Как-то Коля говорит мне: «Мамуся, давай договоримся вот о чем. С вечера ты мне даешь задание, что сделать на следующий день. Я с утра все быстро сделаю, чтобы иметь свободное время».
Я так и поступала. И утром у него работа кипела. А когда он освобождался, то забирался высоко на дерево, усаживался удобно и читал. Там ему уж действительно никто не мешал. Однажды я его послала в лавочку за селедкой. А когда Николай пришел домой, я увидела, что селедку он несет за хвост, а бумагу, в которую должны были завернуть селедку, лист из какого-то журнала, бережно держит в другой руке. И этот листок пополнил его «библиотеку»!
…Много узнала я от Ольги Осиповны о жизни маленького Коли, о том, как формировался его характер.
— Он рос очень отзывчивым и внимательным, — вспоминала она. — Всегда ему хотелось мне чем-то помочь. Помогал и Митя, но он больше был занят на работе. Жили мы тогда в Шепетовке… У нас была небольшая хатка. Я ее сама белила. И вот как-то я заболела. Успела побелить комнату, а помыть пол уже не смогла. Пришел Коля с работы и начал мыть пол. Не успел окончить, как пришел Митя. Не снимая ботинок, он хотел пройти в комнату, Коля загородил дверь: «Не ходи. Окончу мыть, тогда зайдешь». Митя, не слушая его, попытался все же войти в комнату. Коля опять повторил: «Не ходи!» Но Митя не послушался и вошел в комнату. Коля схватил мокрую, грязную тряпку и ударил Митю. От взмаха тряпкой все четыре стены, которые я только что выбелила, оказались забрызганы. Я укрылась одеялом с головой, чуть не плачу… Коля испугался, бросился ко мне, целует, успокаивает: «Мамуся, родная, не плачь, завтра я все исправлю». Тут и Митя стал меня успокаивать. Что мне оставалось делать? Успокоилась. А на другой день они сдержали слово: побелили стены. «Ну вот, мамуся, стены снова чистые. А Митю я все же проучил…»
Еще припоминаю рассказ Ольги Осиповны, — не помню уже, в ту ли осень 1926 года услышала я его или позднее, когда Ольга Осиповна жила с нами в Москве и в Сочи. Рассказала она следующее:
— Как-то я послала Колю к Мите в депо: надо было отнести ему завтрак. Наказала нигде не задерживаться. Время идет, а Коли все нет и нет. Я уже несколько раз выходила за калитку посмотреть, не идет ли он. Начала волноваться, так как знаю, что Николай никогда не обходит составы, а подлезает под вагоны. А были случаи, что поезд трогался и люди попадали под колеса. Собралась я уже сама идти к Мите. Только вышла на шоссе, смотрю — идет Коля. «Ну и задам я ему трепку», — подумала я. И едва он подошел, набросилась с упреками. Но он остановил меня: «Мама, не ругай меня. Я не мог прийти быстро вот почему. Когда я возвращался домой, навстречу мне шла женщина, страшно нагруженная: через плечо у нее были перекинуты два огромных мешка, чем-то наполненных, в одной руке она несла корзину с курицей и цыплятами, другой вела малыша лет двух-трех, он капризничал, упирался, не хотел идти. Женщина от усталости еле-еле шла. А надо было спешить к поезду! А тут еще, как назло, вырвалась курица, за ней рассыпались и цыплята, стали разбегаться. Ну, как ей не помочь? Я собрал цыплят и курицу, положил в корзину, завязал ее, взял мешки и проводил женщину на вокзал». — И вместо трепки я поцеловала своего мальчугана. Мне было радостно, что он такой добрый и отзывчивый.
Ольгу Осиповну — мягкую, добрую, серьезную — нельзя было не любить. И я очень привязалась к ней. А когда я уехала от родных и Ольга Осиповна поселилась у нас, она стала мне второй матерью.
Она пережила своего младшего сына. И до конца ее дней мы переписывались, и письма ее согревали меня. Я сохранила 160 писем от Ольги Осиповны. В первом письме после смерти Николая она писала: «8 января 1937 года. Милая Рая! Нет сил тебе описать мое одиночество. Места не приберу, где бы найти покой и на чем бы сосредоточиться. В комнате пусто…»[6].
А в декабре того же года, в годовщину смерти Николая, она прислала мне свое «Воспоминание о Коле». Эта малограмотная женщина написала стихи, чтобы рассказать о своем горе:
Спи спокойно, Коля милый,
Ведь твои друзья
Каждый день в музей приходят
Навестить тебя.
Спи, дитя мое родное,
Я всегда с тобой,
