Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Доктор, размахивая мачете, исчез в чаще сельвы, а мы с Инти остались ждать. Мы дали патрулю полчаса, а потом, выйдя на тропинку, направились следом.
Солдаты сделали привал прямо у речки спустя два часа непрерывного движения. Мы крадучись подобрались к ним, насколько возможно. Они уже почти вплотную подошли к засаде Сан-Луиса. Мы должны были предупредить его, и тогда Инти решил, что мы обойдём патруль справа. Пришлось сделать крюк почти в километр, а заросли здесь были сущим адом – перевитые в сплошной частокол колючие ветви кустарников кишели клещами и мерзкими сороконожками. Зато птиц почти не было, поэтому наше присутствие выдать никто не мог. Я все время боялся, что мы проскочим засаду Сан-Луиса, но Инти, следуя только ему понятным приметам, держал направление до тех пор, пока нас не окликнул веселый голос.
– Бабочек ловим? – негромко, но четко и, главное, неожиданно и чуть ли не над самым ухом произнес он. Голос принадлежал Хесусу Суаресу Гайолю, или попросту Блондину. Так его, своего боевого товарища на протяжении нескольких лет, всегда окликал командир, так звали его все в отряде. Странно, почему именно он нас встретил тогда? И эта фраза про бабочек…
Признаться, я чуть в штаны не наложил. Как это он так замаскировался, черт побери?
– Не бабочек, а клещей… – устало ответил Гайолю Инти.
Тут же, словно по заклинанию колдуна, из-за деревьев и кустов возникли и другие партизаны из тылового дозора. Вторая его часть, во главе с Вило Акуньей, затаилась на том берегу. Сан-Луис, худой и смуглый, словно ветка «железного» дерева, обряженная в оливковую униформу, подошел к нам своей кошачьей, бесшумной походкой.
– Солдаты… – начал Инти. – Они идут прямо на нас.
Но в засаде уже знали про армейский патруль. Оказалось, что доктор быстро добрался до лагеря командира. Хотя это стоило ему куртки. Моро изорвал ее в клочья, продираясь сквозь заросли. Выслушав его донесение, Рамон послал Туму, своего верного телохранителя Коэльо предупредить о приближении патруля.
Тогда мы еще не знали, что другой отряд, намного более многочисленный, двигался параллельно руслу реки по тому берегу, приближаясь к засаде Вило Акуньи…
VII
Из зарослей возник солдат, следом второй. Они шли уже не так беспечно, как те, первые, что угодили под наши пули. Но, всё равно, не похоже было, что это дозорные или патруль, обшаривающий местность в поисках партизан. Впрочем, искать нас не требовалось. Мы сами нашлись в нужный момент.
Браулио открыл огонь первым. Его «М-2» выстрелила одиночным. Шедшему впереди солдату разнесло ключицу. Будто целый фонтан вырвался у него из плеча, и он со стоном, роняя из раненой руки винтовку, повалился на землю. Это и спасло ему жизнь, потому что пули, пущенные очередями и одиночными выстрелами из нескольких укрытых в кустах точек, прошили воздух, впиваясь в тех, кто шел следом. И здесь «паника лесных свиней», как назвал ее Ньято, повторилась. Вместо того, чтобы залечь и ответить нам, солдаты бросились врассыпную.
И вдруг с фланга раздался окрик. Сан-Луис, с винтовкой наперевес, стреляя в упор, вклинился сбоку в самую гущу спешно отступающих солдат. Бежавшие сзади, в ужасе бросив винтовки, вскинули руки вверх. Казалось, Сан-Луис обезумел. Он метался среди сдавшихся в плен и валявшихся в пыли, ползающих и катающихся от боли раненых. Винтовка в его руках, казалось, жила сама по себе. Ее черное дымящееся дуло то и дело срывалось с одной живой мишени на другую. Он не стрелял, но вот-вот, казалось, его «М-2» перестанет его слушаться. «Стоять!.. Всем стоять!..» – только и выкрикивал он.
Мы, с оружием наперевес, забыв обо всем, выбирались из своих укрытий.
– Сан-Луис! Роландо?! В чем дело? – окликнул его Инти, подойдя к валявшимся на земле солдатам. Один из них был мертв, трое остальных – ранены. В том числе и тот, первый. Выстрелом Браулио ему раздробило ключицу.
– В чем дело… ты спрашиваешь, в чем дело?.. – все так же, как безумный, кружил по поляне Сан-Луис.
Неистовое напряжение боя понемногу сходило на нет, оставляя после себя уже знакомое подрагивание в мышцах и затихающий стук сердца. Всех нас охватила эйфория победы. Наш противник, жалкий, залитый кровью, валялся в траве, взывая о помощи. Один только Сан-Луис никак не мог успокоиться.
– Сан-Луис, всё уже позади. Ведь они бежали… как стадо диких свиней… – с нотками ожившего веселья в голосе окликнул его Ньято.
– Да, позади… – каким-то потухшим вдруг голосом произнес Роландо. – А Гайоль?..
Только тут мы, вдруг спохватившись, увидели, что среди нас нет Блондина – Хесуса Суареса Гайоля. Он, шагах в двадцати от Сан-Луиса, прикрывал вместе с ним левый фланг.
Там, на своем боевом месте он и лежал, как-то неестественно завернувшись на спину. Во лбу у Блондина чернела аккуратная, словно просверленная, дырочка, из которой сочилась густая, словно кисель, темно-красная кровь. Сзади вместо затылка кричала в глаза страшная, пульсирующая кровавой слизью медуза. У Гайоля заклинило винтовку. Его «Гаранд» с перекошенным в ложе патроном валялся тут же. А возле руки Блондина лежала граната с выдернутой чекой. Видимо, бежавшие в панике выскочили прямо на него. Можно было представить, что он чувствовал, когда на него неслась целая орава солдат, а винтовка отказалась стрелять. Что ж, он действовал, как истинный воин. Блондин выхватил гранату. Он успел выдернуть чеку. Но она не взорвалась. А они успели сделать свой выстрел.
Сан-Луис закрыл ему глаза. Роландо уже взял себя в руки, но всё равно он выглядел мрачно. Никогда еще мы не видели его таким подавленным. Мы стояли над трупом Хесуса, не зная, что делать, куда себя девать. Говорил один Сан-Луис.
– Он крикнул: «Роландо! Патрон заклинило!..». И всё… Я бросился к нему, а он… лежит.
VIII
Весть о гибели Блондина наползла на лицо Рамона, как грозовая туча. Он долго и тяжело глядел на пленных, не говоря ни слова. Мы думали, что сейчас он их прикажет прикончить. Но он молчал, и тяжесть этого скорбного молчания ощущали все – и партизаны, и пленные солдаты. Наконец, он произнес:
– Отпустите их…
Сан-Луис хотел что-то возразить в ответ, но гневный окрик Рамона прервал его на полуслове.
– Отпустить!..
Не в правилах командира было мстить безоружным, беззащитным. Пленные солдаты, действительно, выглядели жалко. Они словно и не обрадовались этой вести и понуро, как стадо заблудившихся овец, побрели прямо в чащу. Они еще находились в состоянии шока, обрушившегося на них. Этим шоком были мы – партизаны НОАБ.
Инти сообщил Рамону, что они застрелили
