Роберт Лейси - Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Ухудшение их отношений отрицательно сказалось на Грейс именно в то время, когда ей и без того было нелегко. «Она могла жить, только подпитываемая восхищением! — говорит сегодня Гвен Робинс. — Это было для нее чем-то вроде горючего. Она привыкла к нему в Голливуде, а затем получала с избытком от всего мира. Что касается посторонних людей, то они одаривали ее любовью и восхищением сильнее, чем когда-либо. Но это несло в себе и печаль, так как Грейс не хватало любви именно там, где ей больше всего хотелось, — у себя в семье».

Грейс была обижена не только на одного Ренье. Альберт был ей преданным сыном, добрым и застенчивым, полностью во всем послушным матери, чего не скажешь о его сестрах, как не замедлила отметить про себя Гвен Робинс, когда приехала в Париж погостить несколько дней на Фош-авеню.

— Зачем ты приехала сюда и когда ты уедешь домой? — спросила ее в лоб тринадцатилетняя Стефания, которой было поручено в отсутствие Грейс приветствовать гостью. — Терпеть не могу подруг матери.

Грейс приготовила для гостьи ланч со своей любимой кровяной колбасой. Стефани скорчила гримасу.

— А я хочу гамбургер, — надулась она. — Дайте мне гамбургер!

Стефани просидела за столом какое-то время, пока напротив нее стояли несколько весьма соблазнительных «альтернатив» столь ненавистной ей кровяной колбасе, однако Грейс отнеслась к капризу дочери как к начальственному распоряжению. Она позвала шофера, который в это время тоже поглощал свой ланч, и приказала ему отвезти Стефанию в «Мак-Дональдс».

— Зачем ты это делаешь? — спросила ее в ужасе Гвен Робинс. — Ты окончательно испортишь девчонку!

— Ах, голубушка, — произнесла Грейс и тоже надулась, словно ребенок. — Это моя кукла, кого же мне еще баловать!

Грейс превратилась в прислугу для всех и каждого. Близкие нещадно эксплуатировали ее слабость к сопереживанию и сочувствию. Уступчивость Грейс в общественных делах — ни сомнений, ни лишних вопросов, не говоря уже о собственном мнении, — была какой-то чудовищной метафорой ее унылой личной жизни. Надменный вид холодной, высокомерной княгини скрывал за собой редкий случай почти полного отсутствия самоуважения. Разговаривая как-то раз с Грейс в те дни, графиня Донина Чиконья рассказала княгине историю о том, как она страстно любила одного мужчину, который, как оказалось, самым бессовестным образом изменял ей.

— Но ведь между вами все-таки была любовь! — воскликнула Грейс с отчаянием в голосе. — Ведь главное — это любовь, а не боль!

Грейс была неисправимым романтиком. Пусть приходит леденящий северный ветер! Пусть он губит цветущий сад! Она придумала себе мечту и готова прожить с ней до конца.

— Ведь в жизни нам то и дело приходится идти на компромиссы, — заметила как-то раз Грейс в разговоре с Джуди Кантер. — Без них не обходится ни один брак. Я люблю Ренье, и делаю для него все, что в моих силах…

Старые подруги были заняты обсуждением разводов Джуди, а также общих знакомых. Из шести веселых подружек, приплывших в Монако в апреле 1956 года, чтобы стать свидетельницами на свадьбе, ни одна не состояла в своем первом браке… Все шестеро либо были разведены, либо жили с мужьями раздельно.

— Некоторым из нас приходится подписывать пожизненный контракт — увы, другого выбора не дано, — криво усмехнулась Грейс.

— Я лишена той роскоши, которая есть у вас.

Когда-то она, широко раскрыв объятия, устремилась в брак по любви, но в конечном итоге обнаружила, что это брак по расчету.

Дональд Спото дважды встречался с Грейс в эти годы, работая над книгой «Искусство Альфреда Хичкока». Грейс дала ему пространное интервью в Париже осенью 1975 года, а затем летом следующего года встретилась с ним в Монако, чтобы обсудить короткое предисловие, написанное ею к этой книге. Оба раза при разговоре присутствовала Каролина. «На вид куда более царственная, нежели ее мать, — вспоминает Спото, — она [Каролина] сказала мне, что изучала в Сорбонне искусство кинематографии, и просто засыпала меня именами своих преподавателей. «Интересно, а вас они знают?» — спросила она».

Спото был очарован Грейс. Она излучала тепло, участие, восторг, и в результате двадцатиминутное интервью вылилось в трехчасовой разговор, после чего Грейс пригласила писателя к обеду, чтобы поделиться еще кое-какими воспоминаниями того периода, что, несомненно, был самым великим взлетом в ее жизни.

— Все эти сегодняшние актеры и актрисы, — заметила она, с гордостью рассказывая о фильме «Поймать вора», — все они какие-то уродливые и потасканные. А вот если вы посмотрите на Кэри и на меня… Простите, но я надеюсь, вам понятно, что я имею в виду.

Ей недоставало творческой суматохи кинобизнеса — призналась она Спото, с особой теплотой вспоминая Альфреда Хичкока. Грейс со смехом реагировала на пикантное чувство юмора знаменитого режиссера, вспоминая, как тот доводил ее до полного изнеможения, желая добиться именно той игры, какой ему хотелось.

«Было видно, что ей очень нравилось, когда ее расспрашивали обо всем этом и серьезно воспринимали все ее ответы, — вспоминает Спото. — Однако мне показалось, что было в ее ответах нечто печальное: женщина, которой нет пятидесяти и у которой все в прошлом». Спото безошибочно определил, что Грейс многого недостает в ее теперешней жизни и что она пытается сохранить достоинство, не желая признаваться в неприятных вещах.

— Ну, спасибо вам, — сказала Грейс, когда Мишелин Свифт похвалила ее новую парижскую резиденцию. — Я просто не могу жить с ним под одной крышей. Это единственный выход из положения.

Часть V. С ПОДМОСТКОВ

Глава 25

«Злобные челюсти»

В начале 1990 года, то есть почти десятилетие спустя после смерти его старой приятельницы, кинозвезды и княгини, Руперт Аллен разговаривал с Дональдом Спото о последних годах жизни Грейс и постигшем ее разочаровании в браке, и его собеседник вспомнил личные встречи с княгиней в Париже и Монако в 1975 и 1976 годах и ту грустную атмосферу, что заполнила все ее существование. Было ясно, что жизнь со «сказочным принцем» оказалась ничуть не лучше, чем жизнь с простым смертным.

— Когда же их брак утратил свою колдовскую силу? — задавался вопросом Спото. — Как горько, должно быть, женщине, которая так страстно верила в любовь, пережить угасание нежных чувств в ее собственной жизни.

Аллен в упор посмотрел на Спото. Аллену было тогда уже под восемьдесят, его беспокоило больное сердце, и он не сомневался в том, что жить ему осталось не так уж много.