Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
1 марта он долго не выходил из комнаты. Только в 11 вечера охрана осмелилась зайти в комнату — он лежал на полу и хрипел. Врача на Волынском тогда уже не было. Молотов говорил, что в последние месяцы жизни Сталин опасался лечиться, патологически боясь отравления. Врачебную помощь оказать было некому. В 2 часа ночи 2 марта приехали Берия и Маленков, которые осмотрели перенесенного на диван Сталина и приказали его не беспокоить. Врачи вместе с Маленковым, Берией и Хрущевым появились только в 9 утра.
Оттуда все трое направились в Кремль. В 10.40 в кабинет Сталина вместе с ними вошли Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов, Первухин, Сабуров, Шверник, Шкирятов, начальник Лечсанупра Куперин и инструктор отдела партийных органов ЦК Толкачев. Молотов в те дни был нездоров. После гриппа развилось воспаление легких, от которого он еще не оправился. Но по звонку вскочил с постели и примчался в Кремль. Заседали всего 20 минут. Куперин получил задание подготовить правительственное сообщение о болезни Сталина, где сообщалось об опасном для жизни кровоизлиянии в мозг, Толкачев — созывать в Москву членов ЦК. Молотов и другие руководители вернулись на «Ближнюю». Он вспоминал: «Сталин лежал на диване. Глаза закрыты. Иногда он открывал их и пытался что-то говорить, но сознание к нему так и не вернулось. Когда он пытался говорить, к нему подбегал Берия и целовал его руку»[1224].
Вечером в кремлевском кабинете Сталина вновь собралось узкое руководство — председательствовал Берия. Министр здравоохранения Третьяков подтвердил диагноз: массивное кровоизлияние в мозг, в левое полушарие, на почве гипертонии и атеросклероза мозговых артерий[1225]. Был ли Сталин умерщвлен? Молотов этого не исключал, хотя полной уверенности на этот счет у него не было. Главный подозреваемый — Берия. «Не исключаю, что он приложил руку к его смерти. Из того, что он мне говорил, да я это чувствовал. На трибуне мавзолея 1 мая 1953 года делал такие намеки»[1226]. Впрочем, практического значения причина смерти вождя в тот момент не имела.
Новая система власти уже формировалась на Ближней даче Сталина, когда врачи боролись за его жизнь. Молотов на январском 1955 года пленуме ЦК в пылу полемики с Маленковым вспомнит, как это было: «Мы стоим у постели больного человека, который умирает. Надо между собой поговорить, никто не говорит с нами. Здесь есть двое — Маленков и Берия. Мы сидим на втором этаже: я, Хрущев, Булганин, Ворошилов, Каганович, а они наверху. Они приносят готовые, сформулированные предложения, обращение ЦК, проекты Президиума Верховного Совета, состав Правительства, глава Правительства, Министерства, такие-то Министерства объединить и прочее. Все это принесли нам Берия и Маленков»[1227].
В восемь вечера 5 марта прошло беспрецедентное по формату «Совместное заседание Пленума Центрального комитета КПСС, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР». Председательствовал Хрущев, который сразу предоставил слово Третьякову «для сообщения о состоянии здоровья товарища Сталина И. В. Сообщение т. Третьякова принимается к сведению». Хрущев предоставляет слово Маленкову. Тот поднимается на трибуну:
— Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве.
Слово предоставляется Берии:
— Мы уверены — вы разделите наше мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной трудное время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета министров СССР — кандидатура товарища Маленкова.
Возгласы с мест: «Правильно! Утвердить!» Хрущев предоставляет слово Маленкову, который озвучил, по сути, новую структуру власти. Берия, Молотов, Булганин, Каганович назначались первыми заместителями главы Совмина. В правительстве вместо Президиума и Бюро Президиума оставался один орган — Президиум в составе председателя и его замов. Председателем Президиума Верховного Совета назначили Ворошилова, Шверник перемещался в ВЦСПС. МГБ и МВД объединялись в одно единое Министерство внутренних дел во главе с Берией. Молотов становился министром иностранных дел, Булганин — военным министром.
В партии вместо Президиума и Бюро Президиума также создавался один орган — Президиум ЦК из 11 членов и 4 кандидатов. Члены Президиума — «девятка» плюс Молотов и Микоян. Постоянные комиссии при Президиуме ЦК КПСС — по внешним делам и по вопросам обороны — ликвидировались. Секретарями ЦК стали Игнатьев, Поспелов, Шаталин. Решили, что Хрущев сосредоточится на работе в ЦК КПСС, для чего уйдет из МК.
Хрущев ставит на голосование внесенные с голоса предложения. Поднялись все руки. Хрущев объявляет совместное заседание закрытым[1228]. Все закончилось за 40 минут. На заседании «Молотов был по-прежнему замкнут, каменно холоден, словно все нарастающее кипение страстей не имеет к нему никакого отношения»[1229]. Он получил три новых позиции — зампреда Совмина, члена Президиума ЦК и министра иностранных дел. Почему Молотова вернули в высшее руководство? Как полагают А. А. Данилов и А. В. Пыжиков, «не знавшие всех перипетий этой борьбы миллионы советских людей по-прежнему видели едва ли не единственным преемником Сталина Молотова, а других старейших членов Политбюро — обязательным окружением любого нового лидера страны. Маленков и Берия справедливо опасались того, что страна может не поддержать иной расклад политических сил в высшем руководстве. И надо сказать, что опасались они, конечно, не без оснований — в адрес Молотова после смерти Сталина пришли сотни писем, в которых простые люди выражали недоумение по поводу того, что он не стал новым лидером страны»[1230]. Если бы в СССР проводились состязательные выборы, у Молотова были бы все шансы возглавить страну.
Но почему же тогда Молотов не стал главой правительства? Ответ прост, и его точно сформулировал Константин Симонов: «Молотов мог бы заместить Сталина на посту
