Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Постановлением Бюро Президиума ЦК КПСС 27 октября был определен состав Бюро Президиума Совета министров, куда Молотов входил. В тот же день прояснились и его функции, которые вытекали из постановления Президиума ЦК: «Переименовать Внешнеполитическую комиссию ЦК в Комиссию ЦК по связям с иностранными компартиями. Возложить на т. Молотова наблюдение за работой всех видов транспорта, Министерства связи и Комиссии ЦК по связям с иностранными компартиями»[1211]. Но это не делало Молотова участником заседаний высшего руководства страны. Шепилов вспоминал, как «в последний период Молотов скромно ждал в приемной Президиума ЦК вместе со всеми другими работниками, когда его вызовут в зал заседаний по какому-нибудь конкретному вопросу»[1212].
Впервые с окончания войны Сталин присутствовал на торжественном собрании, посвященном годовщине Октября, доклад на котором делал Первухин. 7 ноября он стоял на Мавзолее, приветствуя парад, в окружении маршалов Булганина и Тимошенко; Молотов был поставлен сильно поодаль — после Маленкова, Берии, Хрущева и Кагановича[1213]. 10 ноября устанавливался новый порядок председательствования на Президиуме ЦК в отсутствие Сталина — Маленков, Хрущев, Булганин; на заседаниях Секретариата — Маленков, Пегов, Суслов; Президиума Совмина — Берия, Первухин, Сабуров. Таким образом, Маленков оказался первым после Сталина человеком в руководстве, Берия — вторым. Они вместе с Булганиным и Хрущевым составили четверку, которая отныне приглашалась Сталиным на Ближнюю дачу и на ночные ужины.
В день рождения Сталина члены высшего руководства без особого приглашения вечером приезжали к нему на дачу, чтобы поздравить его. Молотов и Микоян оказались перед непростым выбором — «если не пойти, значит, показать, что мы изменили свое отношение к Сталину». Микоян вспоминал: «21 декабря 1952 г. в 10 часов вечера вместе с другими товарищами мы поехали на дачу к Сталину. Сталин хорошо встретил всех, в том числе и нас. Сидели за столом, вели обычные разговоры. Отношение Сталина ко мне и Молотову вроде бы было ровное, нормальное. Но через день или два то ли Хрущев, то ли Маленков сказал: “Знаешь что, Анастас, после 21 декабря, когда все мы были у Сталина, он очень сердился и возмущался тем, что вы с Молотовым пришли к нему в день рождения. Он стал нас обвинять, что мы хотим примирить его с вами, и строго предупредил, что из этого ничего не выйдет: он вам больше не товарищ и не хочет, чтобы вы к нему приходили”»[1214]. На Новый год Молотов в Волынское уже не поехал. Сталина в добром здравии в последний раз он видел на последнем заседании Бюро Президиума ЦК, которое состоялось 26 января.
В тот момент — очень опасный — Молотов, вспоминал Ерофеев, «оказался в полной блокаде. К нему не поступали никакие служебные документы ни из правительства, ни из ЦК и МИДа… В иные дни Молотов сидел за опустевшим рабочим столом, просматривая лишь советские газеты и вестники ТАСС. На работу он, однако, являлся пунктуально, в свои обычные часы. У нас в секретариате ретивые совминовские хозяйственники, державшие нос по ветру, сняли гардины на окнах, заменили люстры»[1215]. Молотов напишет: «В дальнейшем И. Сталин стал доходить до того, что в кругу членов Бюро ЦК говорил обо мне, как об агенте одной из иностранных держав, то ли США, то ли Англии. Тем не менее, открыто мне не предъявлялось никаких обвинений такого рода. Как известно, в докладе на XX партсъезде Н. С. Хрущев заявил, что если бы Сталин не умер, прошло бы немного времени, и Молотова не было бы в живых»[1216].
После XIX съезда прошли аресты уже в самом ближайшем окружении Сталина. За решеткой оказались и не отходивший от него ни на шаг с 1930 года Власик, и бессменный секретарь и помощник Поскребышев, и один из начальников личной охраны генерал-майор Кузьмичев. 13 января 1953 года в «Правде» было объявлено о разоблачении террористической группы врачей. 21 января был отдан приказ об аресте ссыльной Жемчужиной. Оперативная группа МТБ срочно была направлена в Кустанайскую область с заданием немедленно доставить объект № 12 в Москву, не сообщая цели перемещения, поскольку «объект страдал сердечными припадками тахикардии, которые возникали от переживаний на почве радости или неприятности». Полина спокойно встретила приехавших: «Я взрослый человек, мне ничего объяснять не надо. Как правительство решило, так и будет». Спокойно восприняла обыск: «Клянусь своей дочерью, что в доме вы ничего предосудительного не найдете, хоть и перевернете все вверх дном. Для меня интересы государства превыше всего». В Кустанае еще один обыск — личный. Отобрали конспекты трудов классиков марксизма-ленинизма и материалов XIX съезда. Оттуда вновь доставили в Москву[1217].
На Лубянке начался новый круг ада. «Жемчужину пристегивали к “делу врачей” постепенно. Подвергаясь жестоким избиениям резиновыми дубинками и перенеся приступ стенокардии, Виноградов дал показания о том, что еще в 1936 году его завербовал М. Б. Коган, которого объявили английским агентом. М. Б. Коган… был личным врачом Жемчужиной с 1944 года и осенью 1948 года сопровождал ее в поездку в Карловы Вары»[1218]. В ее следственном деле множество показаний арестованных врачей — Виноградова, Когана, Вовси. Жемчужину собирались судить по статьям 58-1а (измена Родине), 58–10 (антисоветская пропаганда и агитация) и 58–11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений). Полина не призналась ни в чем. И ни словом она не повредила мужу. Последний раз Полину вызывали на допрос 2 марта.
Готовились и другие обвинения. «Сталин попросил узнать через Вышинского, который был в то время в США, каким образом Молотов ездил по стране в период своего пребывания в Америке и не выделялся ли ему специальный вагон, как будто это могло быть важной уликой против Молотова»[1219]. 19 февраля МГБ арестовало как еврейского националиста Ивана Майского. Как утверждал Бережков, «и Майский, и Полина были нужны, чтобы состряпать “дело Молотова — английского шпиона”. Из рассказов Майского о допросах, которым его подвергал Берия, вырисовывается следующая версия: Молотова якобы завербовали англичане во время его поездки весной 1942 года в Лондон и Вашингтон». Из Шотландии, где приземлился самолет Молотова, до Лондона ехали на поезде, причем у Молотова был свой салон-вагон. «Именно в ту ночь Иден завербовал Молотова, ставшего таким образом ценнейшим агентом Интеллидженс сервис… Казалось, все подготовлено к последнему удару — аресту и объявлению некогда ближайшего соратника шпионом и врагом народа со всеми вытекающими последствиями»[1220].
28 февраля Сталин провел в одиночестве на «Ближней», хотя был день
