Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков
Все они были в тревожном настроении. Начальник полиции, майор Борн, и его старшие помощники Смайс и Самсон, вместе с английскими дипломатическими чиновниками и некоторыми высшими чинами Ш.В.К. (в том числе был и последний командир корпуса, полковник Манн), должны были в недалеком будущем отплыть из Шанхая на специально «договоренном с японцами» последнем пароходе, который должен был увезти их в нейтральный «международный» порт Лоренцо-Маркос, на западном берегу Африки. Все остальные англичане оставались на службе по-прежнему, но с постов начальников отделов перешли на должности помощников, уступив свои места японцам.
Японцы в данном случае поступили очень разумно: они не ломали структуры муниципального аппарата, а брали его в свое ведение таким, каким он был, имея в виду лишь постепенно вводить свои правила и порядки, не нарушая нормальной жизни все еще продолжавшего оставаться «международным» Сеттльмента. Многие из новых глав отделов полиции, японцы, оказались старыми служащими муниципальной полиции (японского отдела), занимавшими при англичанах скромные должности. Теперь они стали начальниками, а их бывшие начальники перешли к ним в подчинение.
Имея в виду сохранение целостности Международного Сеттльмента и его огромного и богатейшего хозяйства, англичане, следуя приказу своего посланника в Китае, остались служить во всех отделах муниципалитета, выполняя приказы своих новых начальников – военных врагов. Не находившиеся на муниципальной службе англичане были посажены в лагеря, куда вскоре стали отправлять и тех из «муниципального служилого элемента», которые не были угодны своим новым хозяевам или вызывали у них подозрение, как «саботажники».
Чиф-инспектор Тэтстолл по-прежнему остался нашим «офицером связи» со штабом полиции, но наш непосредственный начальник – «Начальник Тренировочного Депо, всех полицейских резервов и Индусского отдела», милейший Робертсон – был убран со своего поста и вскоре посажен в лагерь. На его место 22 февраля встал бывший японский суперинтендант муниципальной полиции – Суказаки. Это был хорошей души человек и ревностный служака. Он не питал и не проявлял враждебности к своим бывшим начальникам-англичанам, теперь ставшим ниже его по положению, и умел ладить со всеми. Он прекрасно говорил по-английски и, я думаю, продолжал любить свою «муниципальную полицейскую службу».
Начальником полиции назначен был господин Ватари, дипломат по профессии, очень большого роста, видный и солидный японец. Фактически же начальником полиции стал жандармский майор Гото – очень неказистый, как большинство японцев, но человек, по-видимому, большой воли и сильного характера. Официально он считался начальником отделов «преступлений» и «специального» (т. е. политического), но фактически управлял всем полицейским аппаратом.
Ходил он почти всегда в штатском платье, что позволяло ему незаметно смешиваться с толпой, в которой его легко можно было принять, судя по его наружности, за скромного чиновника или приказчика из магазина. Он не пил и не курил, но в дни праздников (особенно в Новый год, который японцы отмечают торжественно) он устраивал на своей холостой квартире «приемы». Все это, конечно, мы узнали много позднее, по прошествии многих месяцев, но я думаю, что уместно сказать об этом сейчас, давая характеристику этому человеку.
«Приемы» эти носили странный характер: это было что-то вроде старорусского хлебосольного «пасхального» или «рождественского» стола, накрытого самыми разнообразными закусками и уставленного большим ассортиментом напитков. Его подчиненные, в день праздника, приходили к нему с визитом. Встречал их слуга-бой и проводил в столовую после того, как они оставляли свои визитные карточки на особом подносе, выставленном в приемной комнате. Гости зачастую не заставали хозяина, но бой любезно прислуживал им, подавая дринки и закуски. Хозяин иногда появлялся совершенно неожиданно из соседней комнаты и, обменявшись приветствиями и поздравлениями, так же неожиданно скрывался, приглашая гостей не стесняться и «чувствовать себя как дома».
Это хлебосольство, радушие, дружеское самодурство, любезность и вежливость со своими подчиненными вне службы не мешали майору Гото быть очень строгим и требовательным начальником, что и почувствовали вскоре его подчиненные-европейцы. Неожиданные аресты и отправки в лагерь не были диковинкой в то тяжелое время службы «под японцами»: вспоминаются аресты, пытки и смерть инспектора Шаррока, субинспектора Павчинского, владельца богатейшего ночного клуба и рулетки – Фаррэна и других. Шаррок и Павчинский были сняты со службы и посажены в «особый лагерь», где (по слухам) их сильно били на допросах и они вскоре умерли. Фаррэн же, посаженный в «Бридж-Хауз», не выдержал и… повесился при весьма таинственных обстоятельствах (вероятно, не без помощи японских жандармов), а вслед за ним вскоре был арестован и… тоже повесился его управляющий. Все это была работа отдела, которым управлял Гото.
Полицейские-европейцы насторожились и стали нести свою службу гораздо аккуратнее и внимательнее, чем прежде. Они все чаще и чаще стали заходить в наш «Оффисерс месс», где откровенно делились с нами своими горестями, опасениями и тревогами. Нам они продолжали доверять по-прежнему и окончательно утратили свое прежнее высокомерие. Так начался 1942 год, пятнадцатый год службы полка (отряда) Шанхайскому муниципальному совету.
Вошедшие на территорию Международного Сеттльмента японские воинские части заняли помещения иностранных клубов, банков, школ, освободили для своих нужд целые пассажи домов, ранее занимавшиеся иностранцами, теперь посаженными в лагерь. Нашим ближайшим «соседом» оказался штаб «Специального Отдела» японской армии, расположившийся в здании английского «Кантри Клаб», на Бабблинг Уэлл род.
С занятием японцами Сеттльмента сам собой разрешился вопрос с «интернированным батальоном»: вскоре после начала войны на Востоке к лагерю на Сингапур род подошла вереница автобусов с незначительным числом японской военной охраны. Интернированным приказано было выйти из лагеря со своими вещами и погрузиться в эти автобусы. Они исполнили этот приказ без малейшего сопротивления. Потом их куда-то увезли и мы о них больше ничего не слышали. Однако китайцы-полицейские рассказывали, что часть из них сразу же пошла служить в новую китайскую армию «марионеточного китайского правительства Ван Чинвея», которая дралась с войсками Чан Кайши, будучи на стороне японцев, обыкновенные же кули, сидевшие в лагере на положении «солдат», были просто выгнаны на улицу, а небольшая группа закоренелых «чанкайшевцев» была посажена в лагерь или в тюрьму.
По своему наружному виду Шанхай нисколько не изменился, но его китайское население сильно возросло за счет беженцев, беспрерывно прибывавших из районов, охваченных войной. Морская торговля, вполне естественно, прекратилась, и Шанхай жил и питался только тем, что можно было выработать и получить в самом Китае. В связи с этим исчезли из магазинов многие заграничные товары, а взамен их на полках появились товары местной выделки, плохого качества и в недостаточном количестве. Ловкие дельцы, имевшие наличные деньги, успели скупить и припрятать все, что было возможно, и впоследствии, в течение почти всей войны,
