Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Однако недолго сиделось на месте Александру: в Москве надо заниматься сметами, мытищинским водопроводом, прокладкой канализации. А хочется ярких впечатлений, диковинных стран, опасных приключений. Гучков сам признавался друзьям, что он человек «шалый»; потомки добавят – «флибустьер».
Опасно ехать в армянские области Османской империи: турки недавно устроили там резню немусульманского населения – Гучков поехал. Не из любопытства – за делом: собирать материалы для книги о положении армян в Турции. Опасно на строительстве Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) – поступил офицером в казачью сотню, охранявшую работу инженеров и строителей. Отсюда начинается слава Гучкова-дуэлянта: он вызвал на поединок инженера, а на отказ ответил пощечиной. Дело дошло до всесильного министра С.Ю. Витте, но, пока из Петербурга шел приказ об увольнении Гучкова, тот сам оставил службу. Вместе с братом Федором пустился в дальний путь: не понять, то ли возвращение в Россию, то ли новое путешествие. 12 тыс. верст верхом: через Китай, пустыни Монголии – в Тибет, к далай-ламе, оттуда через Восточный Туркестан и по казахским степям – до Оренбурга. Не успели братья вернуться, как бросились в новые приключения: на юг Африки, участвовать в Англо-бурской войне.
В России причитали шарманки: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» Обыватели смахивали сентиментальные слезы. Александр Гучков сражался с англичанами. Его выдержка удивляла даже храбрых буров. Однажды бросился под обстрелом вызволять из ямы запряженную мулами повозку (в повозке были снаряды!) – и вызволил, хотя убило трех мулов из четырех. Впрочем, пули не всегда боятся смелых: позже Гучкова, тяжело раненного в бедро, вынесет из боя русский капитан Шульженко.
«На всякий случай» Гучков носил с собой короткое письмо, одновременно трогательное и жестокое и, к счастью, так никогда и не отправленное: «Дорогие папа и мама! Пишу эти строки на тот случай, если я не вернусь к вам. Бога ради, простите мне то тяжелое горе, которое я приношу своей смертью в вашу жизнь. Вы всегда были добры и снисходительны к моим слабостям и проступкам. Простите же меня в последний раз и верьте, что до последней минуты я буду вас глубоко любить… Напоминайте иногда деткам обо мне и скажите им, как я любил их… Маленькая просьба к папе: я должен Коле 2000 р.; отдай их, а Колю прошу принять».
Александр Гучков вернулся домой. Ранение на Англо-бурской войне стало причиной хромоты, но не отбило у него охоту к поискам острых ощущений. Двух лет (1901–1903) хватило на лечение и мирный труд в составе городской думы (опять водопровод, газовое освещение, училищная комиссия, страхование). В 1903-м сорокалетний Александр Гучков отправился в Македонию, участвовать в восстании против турецкого владычества. Уехал, уже уговорившись о свадьбе. Женился (на дворянке Марии Зилоти, двоюродной сестре Рахманинова), только когда вернулся с прозвищем «второго Александра Македонского».
Но и женитьба не изменила непоседливого характера Александра Гучкова. С весны 1904 года он на Русско-японской войне, занимает должность главноуправляющего Красного Креста. Многие из приехавших на войну за романтикой, под воздействием патриотического порыва, «наигравшись», быстро уезжали. Гучков работал. Работал, хотя и ругал бездарность командования, неустроенный армейский быт и воровство снабженцев. «Изнанка войны» постоянно находилась перед его глазами, но порождала не столько недовольное брюзжание, сколько желание хоть что-нибудь делать для улучшения существующего порядка вещей.
Пережив горечь Мукденского поражения, Гучков остался с ранеными в городе, сданном японцам. «Голубка моя, безутешная Маша! – писал Александр жене. – Мы покидаем Мукден. Несколько тысяч раненых остаются по госпиталям. Много подойдет еще ночью с позиций. Я решил остаться, затем дожидаться прихода японцев, чтобы передать им наших раненых. Боже, какая картина ужаса кругом! Не бойся за меня».
Потом был плен. Затем, весной 1905 года, возвращение в Россию, где бурлила политическая жизнь. Сорокадвухлетний Александр Гучков уже стал человеком-легендой: его хорошо знали по поездке к бурам и по японской войне; за его приключениями следили по газетам, его первое прибытие на заседание городской думы гласные встретили стоя, разразившись продолжительными аплодисментами. Вскоре сам Николай II пригласил Гучкова – отличившегося на войне общественного деятеля, «бывалого человека» – на двухчасовую беседу в Петергоф.
Уже на этой встрече Александр Иванович не мог не поделиться с императором своими представлениями о ходе дел. Войну с японцами надо продолжать, убеждал он: японцы истощены, им тяжело. Надо только успокоить общество, ободрить армию, а для этого собрать Земский собор и пообещать провести реформы – но только после победы. Николай кивал, говорил: «Вы правы»… Позже Гучков узнал, что это проявление монаршей вежливости, а вовсе не знак согласия. Чуть ли не в тот же день Николай принимал московского городского голову К.В. Рукавишникова, и тот убеждал царя в противоположном: войну прекратить, Земского собора не собирать… Рукавишников сам рассказывал Гучкову, как царь кивал: «Вы совершенно правы». А Николаю Гучкову император при встрече заметил: «Ваш брат был у нас, и хотя (!) он нам говорил про Конституцию, но (!) он нам очень понравился».
Наступала эпоха, когда в России более всего приключений и опасностей (при этом соединенных с общественной пользой) сулила именно политика. В нее и бросился директор Московского учетного банка, обладатель почти полумиллионного состояния, потомственный почетный гражданин Александр Гучков. Его яркая политическая карьера началась с участия в съезде земских и городских деятелей, проходившем в Москве в мае 1905 года. Собравшиеся представители местного самоуправления (Гучкова делегировала Московская дума) пытались создать единую коалицию деятелей входящего в силу российского либерализма.
Страшное, позорное слово Цусима было тогда у всех на устах. Навести порядок в Российской империи и привлечь к этому народных представителей путем всеобщих выборов – вот о чем говорили на съезде. Гучков говорил: «Наше отечество переживает такое недомогание, что врачевание его нельзя откладывать!» Вместе с тем он считал, что монархию нужно сохранить, а преобразования проводить неспешно и обстоятельно, не увлекаясь безудержной ломкой старого. Он определял свою позицию как либерально-консервативную: консервативную вследствие опоры на «исторические основы», либеральную – потому что, «исходя из этих основ», стремился к «широким реформам, которые должны обновить русскую жизнь».
В вопросе об «опоре на основы», о сотрудничестве с правительством земские и городские деятели не нашли общего языка. Российские либералы окончательно раскололись на «либеральных большевиков» и «либеральных меньшевиков». «Разномыслие заключалось не в определенном пункте программы и тактики, – объяснял суть этого раскола В.А. Маклаков, – оно было в самой идеологии… Меньшинство осталось при земских традициях и не мыслило нового строя в России без соглашения с исторической властью… Но большинство от самодержавия уже ничего не ждало. С ним оно было в открытой войне и против него было радо всяким
