Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов
В письме Любимову о выходе из «колхоза» Боровский предсказал, можно сказать, будущее Театра на Таганке. Все сбылось. Давид, занимая позицию на стороне Юрия Петровича, видел, что и как происходило при разделе.
Давид Боровский был в театре единственным, кто задолго до развернувшихся событий – «спора двух паханов» – понял, что попытка второй раз войти в ту же реку после того, как время, не только отдалившее режиссера от артистов, но и разделившее их (как оказалось, напрочь), обречена и ничего хорошего Любимову, актерам и театру не принесет.
Боровский не столько поддерживал Любимова, сколько пытался сохранить театр. Тот, который он помнил. В который пришел. Он представить себе не мог, что именно так этот театр будет рушиться.
Давид предложил основательно задуматься над тем, что он назвал «чистым листом»: сказать друг другу «спасибо!», оставить ту «Таганку» легендой в театральной памяти, признаться в том, что та «Таганка» действительно исчезла, освободиться, как кто-то верно заметил, «от бесплодных попыток дотянуться до самих себя, прежних», создать новый театр под другим названием, войти в изменившееся время изменившимися…
В справедливость опасений Боровского, просчитавшего, словно хороший шахматист развитие событий едва ли не всей партии, предвидевшего, как оказалось, лавину потрясших театр скандалов, заглянул значительно раньше других в разверзшуюся между Любимовым и труппой бездну, никто не поверил. Или – что, вероятно, точнее – не захотел поверить, пребывая в напрасной надежде на чудо реанимации «торговой марки» и возвращение к светлому прошлому родного театра.
Давид вовсе не призывал к разрушению – «до основания» – прежнего мира «Таганки». Всего лишь предлагал перевернуть страницу, не забывая ни в коем случае о написанном на ней, и все начать с чистого листа.
Парадокс, быть может, но!.. Возвращение Любимова, за скорейшее осуществление которого яростно сражались таганцы – люди далеко не последние в театральном мире (Давид Боровский, Николай Губенко, Алла Демидова, Вениамин Смехов, Леонид Филатов, Валерий Золотухин…), ничего хорошего никому не принесло.
Для Давида все завершилось уходом из «колхоза».
Театр развалился под напором поразительных, порой непотребных склок и скандалов.
«Таганка» (в прежнем понимании этого определения для театральной жизни страны) исчезла, испарилась, трансформировалась поначалу в два совершенно рядовых театра, а потом, уже в 20-е годы нового столетия, превратилась в нечто, что и обсуждать стыдно.
Любимов за годы после возвращения, за которое боготворившие его артисты положили столько сил и нервов, а он их усилия в грош не ставил, ничего путного на «Таганке» не создал.
«Подгнило что-то в Датском королевстве» – это о «Таганке» середины и конца 1980-х – начала 1990-х годов. «Танцевать» приходится от фактического отказа Любимова вернуться в Советский Союз после премьеры «Преступления и наказания» в Лондоне в сентябре 1983 года.
Никуда не деться от жесткого воздействия на людей любого – изма – от монархизма до национализма – с коммунизмом, либерализмом и консерватизмом между ними. Каждая – измовская тропинка упирается в конце концов в государственное насилие и циничную манипуляцию людьми. Власть и оппозиция, соревнующиеся в изощренности управления человеческой волей, – на любых уровнях – состоят не из виртуальных фигур, а из конкретных личностей. Театр на Таганке наглядно продемонстрировал возможности манипулирования людьми с обеих сторон «баррикады», властной и оппозиционной. И кто бы мог подумать, что, как заметил актер Владимир Качан, «когда-нибудь монолитный кулак “Таганки” сначала разожмется, а затем и вовсе распадется на ампутированные злым роком пальцы?»
Концом той «Таганки», подведением под ней черты, стали смерть Высоцкого, запрет спектаклей «Владимир Высоцкий» и «Борис Годунов», лондонская история со всеми ее ответвлениями. Все остальное – возвращение Любимова, развал театра – лишь отголоски, инерция, неизбежная, как и все инерционные процессы, о бессмысленности которых поначалу не догадываются.
Поразительное совпадение: та «Таганка» начиналась в 1964 году спектаклем «Добрый человек из Сезуана» и та «Таганка» (а на самом деле уже, конечно, не та) скончалась в 2011 году на скандальных гастролях в Праге после спектакля «Добрый человек из Сезуана». В финале обеих постановок (как не вспомнить!) актеры хором призывали к оптимизму: «Плохой финал заранее отброшен. Он должен, должен, должен быть хорошим!»
Говорят, что Театр на Таганке при создании успел в 1960-е годы проскочить в узкую щелку на глазах захлопывавшейся двери хрущевской оттепели, когда всё в той или иной степени свободное – и постепенно, и на заданной властями скорости – уже закрывалось и исчезало. Но как не вспомнить о печальном конце этого театра, когда не оттепель была на дворе, а глобальное идеологическое потепление под вывеской «Всё дозволено». И ничего, собственно, удивительного в развале «Таганки», полагаю, не было. МХАТ развалился – с немыслимым публичным скандалом. Театр имени Ермоловой… Да что там МХАТ и «Ермолова», страна развалилась!..
Глава восемнадцатая
Выход из «колхоза»
(начало)
Сначала Давид написал 16 ноября формальное заявление на имя Любимова:
«Прошу уволить по собственному желанию с 17 ноября 1999 г.».
Любимов 17 ноября сообщил Давиду через секретаря:
«Полагается подождать 10 дней».
По закону, правда, полагалось после подачи заявления отработать (а не «подождать») две недели, но это уже не имело никакого значения: на блокнотной странице Давид, словно солдат перед долгожданным «дембелем», принялся начиная с 16 ноября ставить цифры – 1, 2, 3, 4… Отсчитывая «положенные» десять дней (которые потрясли отечественный театральный мир…). И размашисто – «Жду!»
Внизу любимовского листочка слева за подписью директора-распорядителя Т. Т. Дзидзигури лаконичное «задание», адресованное С. И. Цыганковой:
«Прошу переговорить с г-ном Боровским Д. Л. для принятия окончательного решения, как это поручил Ю. П. Любимов. Срок до 06 декабря 1999 г.»
Цыганкова с Боровским переговорила, Давид, понятно, решения своего не отменил, и на его заявлении появилась резолюция:
«К моему глубокому сожалению, вынужден подписать печальный лист. С уважением,
твой Ю. Любимов.
P. S. Надеюсь может и передумаешь».
Боровский не передумал, но был вынужден адресовать Юрию Петровичу следующее послание:
«Директору и художественному руководителю
Театра на Таганке г-ну Любимову Ю. П.
Дорогой Юрий Петрович!
19 ноября на совещании директор-распорядитель сообщил собравшимся, что Боровский ушел из театра, обидевшись на вахтеров служебного входа.
Юрий Петрович, это несерьезно!
Я же с Вами договорился, что объяснять причину своего ухода письменно не буду.
А теперь – вынужден.
Вы, наверное, помните, что пригласили меня в 1967 году сделать с Вами “Живого”.
Нам ВСЕМ тогда был очень симпатичен Федор Кузькин: он осмелился покинуть колхоз, порядки и жизнь в котором ему стали несносны.
Это была первая моя работа с Вами в Вашем
