Моя Америка - Шерман Адамс
Бобби был 28-летним боксером из Чикаго, на его лице остались следы от сотен ударов. В нашей школе учились также два других боксера — Вальтер Наррис и Эрни Стивенс. Они ходили в школу с боксерскими принадлежностями, и, когда проходили по школьному двору, никто не осмеливался «стрельнуть» у них денег или как-то иначе пристать к ним, даже учителя смотрели на них с уважением. Вот почему я сразу же согласился носить перчатки и сумку Бобби Дальтона.
День, когда я впервые попал в спортивный клуб «Чартер Оук», был едва ли не самым важным днем моей жизни. Там я впервые увидел профессиональный бой и решил стать боксером. Владелец клуба разрешил мне бесплатно тренироваться за то, что я убирал в нем, и даже давал за это еще пару долларов.
Бобби и другие боксеры должны были драться в Нью-Йорке. Моя задача заключалась в том, чтобы держать наготове бутылки с водой. Все наши боксеры выиграли и получили по 60 долларов, но деньги ушли на оплату врача, который залечивал их травмы.
Тренировочный зал закрывался около 10 часов вечера, но я успевал поужинать и сделать домашние задания.
Занятия боксом сделали меня мужественным и сильным человеком.
Однажды, когда я сидел в школьной библиотеке, ко мне подошел здоровенный парень и сказал:
— Эй ты, ниггер, а ну-ка дай четвертак!
Я хотел было отдать, но передумал.
— У меня нет денег, — сказал я, трясясь от страха.
— О’кей! Я подожду тебя у выхода!
Я сидел в библиотеке до самого закрытия, пока библиотекарь не выгнал меня оттуда. У выхода стоял верзила.
Как только я вышел, он попытался ударить меня по голове, но я сделал шаг в сторону, поднял руку и избежал удара. Все-таки он попал мне в лицо, и я почувствовал вкус крови. Драка продолжалась. Я было подумал отдать четверть доллара, но он показался мне усталым, постоянно промахивался. Я вспомнил, чему учили боксеров в клубе, и попытался применить эти приемы. Верзила был уличным бойцом и не знал боксерской техники.
Я сделал шаг назад и, припомнив полученные уроки бокса, два раза ударил его слева. Первый он парировал, но второй — пропустил. Я продолжал наносить быстрые удары, и его голова болталась из стороны в сторону.
Конечно, и мне досталась большая взбучка, но деньги я не отдал. Не отдавал и в дальнейшем.
Верзила, уходя, сказал:
— Я займусь тобой позже, ниггер!
Но никогда больше ко мне не приставал.
В восьмом классе учительницей английского языка была миссис Хард. Она очень помогла мне в изучении языка. Это было совершенно необходимо — ведь до последнего времени я не мог даже правильно написать свое имя.
Благодаря стараниям миссис Хард я все же закончил восьмой класс.
Черный бунт в «маленькой Корее»
В октябре, когда я только начал учиться в девятом классе, неожиданно приехала мама и увезла меня обратно на Юг. Она считала, что следует оставаться там, пока мне не исполнится 21 год.
Моя новая школа называлась «средняя школа для негров Дэвида Т. Ховарда». Практически это была самая плохая школа, которую я когда-либо посещал. Американское правительство белых расистов не имело денег для негров. Они уходили на бомбардировки поселений бедных цветных крестьян на другой стороне земного шара во имя «святого антикоммунизма».
Мне никогда не приходилось видеть столько учителей-мужчин, как в этой школе. Здоровые мужики с широкими плечами и сильными руками, бывшие футболисты и бейсболисты, они получали стипендию из Фонда Рокфеллера за поддержание дисциплины среди учащихся.
В школе применялись два вида наказания: порка и битье. Второй вид мало чем отличался от первого и состоял в том, что учитель нагибал голову ученика и с силой бил его по оголенным местам.
Самым строгим учителем во всей школе был мистер Бордерс. В его классе никто никогда не болтал. Единственное, что было слышно на его уроках, — это дыхание и скрип перьев по бумаге. Он обычно сидел на стуле и делал вид, что дремлет или читает газету. На самом деле он зорко следил за учениками. Один раз я видел, как он разделался с мальчиком, который ел бутерброд во время урока. Он взял его за воротник и так ударил доской, что тот целую неделю хромал.
Иногда наказания проводились одновременно во многих классах.
Одним словом, жизнь в этой негритянской школе была несладкой. И все же она не шла ни в какое сравнение с порядками в другой школе для негров — Букера Т. Вашингтона, где в свое время учился Мартин Лютер Кинг. Мы называли ее «маленькой Кореей», потому что многие ребята, которые учились здесь, были перевязаны с головы до ног и в гипсе, как будто они были ранены на войне в Корее. Не было ничего удивительного в том, что перед входом в обе школы стояли офицеры-рекруты. В школах процветало насилие, напоминающее атаки морскими пехотинцами корейской деревни.
Я хотел уйти из школы и уехать из Джорджии. Думал вообще покинуть южные штаты Америки, но мама не разрешила. Я должен был остаться и помогать ей и папе Саттону, так как они сильно постарели, а дедушка Мид умер.
Я нашел работу в большом магазине на Пичтри-стрит, которую выполнял во второй половине дня. При этом зарабатывал 9 долларов в неделю плюс чаевые за чистку ботинок. Хозяевами магазина были старые греки. Пичтри-стрит — большая торговая улица Атланты, на которой расположились многие универмаги, а так как город был окружен военными базами и в это время велась война в Корее, то деньги рекой текли в кассовые аппараты.
Как-то раз команда парашютистов перед отправкой в Корею ввалилась в магазин, где я чистил обувь. Один из них был цветной и, должно быть, с Севера, так как никто из южан-негров не осмелился бы сидеть рядом с белыми — это означало бы для него смерть.
Увеселительные заведения Атланты находились в «городе белых», и каждая дверь, будь то кафетерий, закусочная или ресторан, помечалась: «только для белых» или «только для черных». Там же находился ресторан, «Уайт касл». Здесь черные стояли в очереди за завтраком — им отпускали в бумажных пакетах
