Ромен Роллан - Татьяна Лазаревна Мотылева
Что будет завтра? Обособленная жизнь в Везеле давала мало материала для прогнозов. Информация о событиях на фронтах мировой войны поступала скупо. А старческие немощи, которые становились все обременительнее, внушали чувство отрешенности от окружающего мира. Роллан сообщал Рене Аркосу 23 марта 1944 года: «В те редкие минуты, когда я свободен (свободен от болей, от медицинских процедур и забот), я пишу продолжение моих воспоминаний. Для кого? Для чего? Чтобы лучше понять самого себя. Для того, чтобы лучше видеть, пока у нас еще есть свет».
В письмах, которые Роллан писал разным людям в годы фашистской оккупации чувствуется его желание поддержать, подбодрить корреспондентов. Поэту Жану Ламолю Роллан напоминал старую французскую пословицу: «Кто страдает — тот побеждает». А давнему товарищу по Высшей Нормальной Школе Роже Жоксу он сообщал: «Мы знаем, что «жив курилка». Я вчера ездил в деревушку Брев, в края Кола Брюньона. Я его встретил. Он не изменился. Он умеет ждать».
Создатель «Кола Брюньона» и сам умел ждать и умел поддерживать в себе стойкость духа. Но он не был вполне уверен, что доживет до момента избавления Франции от гитлеровских захватчиков. И был счастлив, что дожил.
В августе 1944 года Париж был освобожден от оккупантов. И мало-помалу начали восстанавливаться контакты Роллана с друзьями — включая и тех, о ком он мало что знал в течение всех лет войны.
Один из старых литературных собратьев Роллана, Шарль Вильдрак, в годы оккупации участвовал в движении Сопротивления, опубликовал антифашистские стихи в сборнике «Честь поэтов», вышедшем нелегально в 1943 году, был членом Национального комитета писателей. Вокруг этого комитета и его органа, подпольного еженедельника «Леттр Франсез» постепенно объединялись все патриотические силы французской литературы.
Можно понять, почему деятели Национального комитета писателей не пытались привлечь Роллана к сотрудничеству, почему этого не попытался сделать, в частности, Вильдрак. Французским писателям-патриотам было, конечно, известно, в каком угрожаемом положении находится отшельник Везеле, старый, тяжелобольной, непрерывно подвергавшийся надзору. Было бы бессмысленно и жестоко ставить его под удар.
Однако немедленно после освобождения Парижа — еще до того, как страна была полностью очищена от захватчиков, — Вильдрак написал Роллану и послал ему декларацию Национального комитета писателей, приглашая его присоединиться к этому документу. Комитету предстояло продолжить работу по собиранию творческих сил, чтобы помочь национальному возрождению Франции. Авторитет имени Роллана мог в этих условиях многое значить.
И Роллан откликнулся — радостно, взволнованно. Он писал Вильдраку и его жене 7 сентября 1944 года:
«Дорогие друзья,
Какое это счастье — получить добрые вести о вас и пережить заново, через ваше посредство, дни освобождения Парижа! Мы очень опасались за вас, за общих друзей и за дорогой город.
Теперь для нас настали дни испытаний. Везеле находится на пути прохода армий, и мы уже выдержали порядочной силы удар — пушки, пулеметы, пожары. Все время живем в состоянии тревоги (хотя в принципе мы освобождены): пока идет наступление в сторону Голландии и дальше, про нас, жителей центральной Франции, как мне кажется, немного забыли!
От всей души подписываюсь под прекрасной Декларацией Нац. комитета писателей. Будьте столь добры, передайте им, что я к ним присоединяюсь. Да, все мы (и весь мир) еще живее почувствовали ценность Франции после того, как само ее существование было поставлено под вопрос. Франция — это значит и должно значить — Свобода и Человечность. Ее миссия — защищать их. Даже более того: в этом ее сущность, в этом и заключается природа подлинной Франции. Будем же достойны ее! Не совершим ничего такого, что могло бы заставить ее отступить с этого пути! И будем ей верны — даже и в дни сражений!
Братски обнимаю вас, так же как и Аркосов, — разделяю задним числом их беспокойство по поводу Филиппа, который, к счастью, оказался цел и невредим.
Ваш старый Р. Р.»*.
Роллану и Марии Павловне были хорошо понятны родительские переживания Аркосов. Они сами ничего не знали о судьбе Сергея. Им еще не могло быть известно, что младший лейтенант Советской Армии, артиллерист Сергей Кудашев погиб в бою с гитлеровцами в самом начале Отечественной войны…
Состояние здоровья Роллана продолжало ухудшаться. Всякое передвижение было для него крайне трудно. Он тем не менее решил отправиться в Париж — ему была необходима серьезная медицинская помощь. И конечно же, хотелось увидеть «дорогой город» в радостной горячке первых недель после освобождения — без флагов со свастикой, без ненавистных пришельцев в серо-зеленых мундирах!
Квартирка на бульваре Монпарнас так и оставалась неприбранной, неустроенной — Ролланы всегда жили там, как на биваке. Но сквозь запыленные стекла щедро светило солнце. В эти золотые осенние дни 1944 года весь Париж как-то неожиданно похорошел, и даже старое темно-серое здание церкви Нотр-Дам де Шан, которую Роллан видел из окна, казалось менее мрачным, чем обычно.
Время в Париже текло быстро. Визиты врачей, визиты друзей, знакомых, издателей… Шли корректуры обоих томов «Пеги». У Роллана не было сил их читать. Но было приятно, что его новый труд скоро выйдет.
В начале ноября пришло приглашение от советского посла Богомолова на прием в посольство СССР по поводу годовщины Октябрьской революции. Роллан чувствовал себя очень плохо. Он и в прежние годы, когда был здоровее, не любил больших сборищ. Но он решил обязательно поехать на прием. Это был способ снова выразить свои добрые чувства к великой стране, с которой его связывало столь многое, вклад которой в дело войны с гитлеризмом он так высоко ценил и от которой он столько лет был оторван.
Особняк советского посольства на улице Гренель был ярко освещен, узкая улица была запружена машинами, подъезжали все новые и новые. Народу собралось видимо-невидимо: офицеры и генералы Советской Армии и союзнических армий, дипломаты разных стран, французские политические деятели, весь цвет парижской интеллигенции — литераторы, артисты, ученые… Было шумно и празднично, — пусть многие лица и сохраняли отпечаток перенесенных недавно лишений. Гости собирались группами, разговаривали и угощались стоя, как это обычно бывает на дипломатических приемах. Роллана и Марию Павловну усадили, к ним подходили, их приветствовали. Приподнято-радостная атмосфера вечера передалась Роллану. Он был доволен, что решился приехать. Но вскоре он почувствовал сильную усталость, и пришлось вернуться домой.
На следующее утро, 8 ноября, Роллан сел писать письмо в Москву Жан-Ришару Блоку. Все годы войны Блок провел
