Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Ты видел Нотр-Дам-де-Пари или Кельнский собор? А теперь представь: нечто подобное, только арки – из хрусталя небесной тверди, фундамент – чистый замес духа и истины, по периметру материка, имя которому – Латинская Америка. Да, представить такое по силам не каждому. А чертеж? Разработать детально, с ювелирной отделкой, всё: анфилады и залы, фасад несущих колонн и купола до штриха барельефа. Над воплощением гениального чертежа трудились сотни людей в нескольких странах Латинской Америки, ежесекундно рискуя жизнью, расставаясь с ней без сожаления. Впрочем, спроси любого влюбленного: разве жалко расстаться с жизнью во имя Единственной Прекрасной? И разве не потому служение этой возвышенной цели становится Делом Всей Жизни?..
Такое – дух захватывающее – впечатление произвел на меня план «Материнского фронта». И ведь я услышал его из уст самого создателя, в первый вечер, там, в самом начале нашей герильи, в Каламине…
Я и сейчас задаюсь вопросом: как этот замысел, столь прекрасный, мог созреть в одной голове? Но это именно так, потому что необъяснимо, как всё, что связано с именем Че.
«Материнский Фронт» Эрнесто Гевары де ла Серна… Ясно одно: этот замысел, совершенный и прекрасный, он вынашивал всю свою яркую жизнь. Ведь для того, кого окликнуло небо, жизнь и судьба – неразделимы. Для любого из нас события жизни – ком случайных нелепостей. Для избранных случайностей не бывает. И детство, и юность – этапы пути, исполненные неотвратимых шагов. Как стрела – от натяжения тетивы, от зоркости глаза стрелка до острия наконечника – с оперением и с каждой зазубриной, хранящей души прошлых мишеней, образует единый и неделимый, разящий предмет. Материнский фронт… Когда свет идеи впервые озарил его? Когда Че бесшабашным искателем приключений взбирался на Мачу-Пикчу? А может быть, много раньше, когда он мальчишкой разыгрывал солдатиками сражения, в точности повторяя оборону Мадрида и тактику испанских республиканцев? А может, нес его в мир изначально, от рождения, впитав с материнским молоком?..
Лучший способ сказать – это сделать… И ведь тот, кто сказал это, лучше других подтверждал, что его слова НИКОГДА не расходятся с делом. Назови мне еще хоть одного архитектора-зодчего, который стал в первый ряд каменотесов, чтобы кусок за куском, с кровью и потом, вырывать у гранитных пород кирпичи для своего строения?
Ясно одно: источником всего было чувство любви. Этим чувством дышало каждое слово Фернандо, когда там, в Каламине, в густо наполненных золотой пылью лучах закатного солнца он рассказывал нам о создании Материнского Фронта…
– Мы не можем позволить себе мечтать о революции в одной лишь Боливии. Это будет революция-сирота. Ей нужна сестра, хотя бы в одной из соседних стран, если не вся семья, во всей Латинской Америке…
Мечтать… Действительно, подавляющее большинство из тех, кто сидел тогда в закатных лучах Каламины, жадно внимая Фернандо, вдыхая густой, напоенный золотом воздух, были мечтателями. Но такими, которые твердо решили воплотить свое самое заветное желание. И разве самая заветная мечта: увидеть Фернандо воочию и сражаться в партизанском отряде под его командой – не воплощалась в реальность? И мне всё происходившее еще казалось чудесным сном, но слова командира, безжалостные и стальные, как клацанье винтовочного затвора, доносились до меня всё настойчивее:
– Я пришел сюда, чтобы остаться, и я уйду отсюда только мертвым или же пробившись за границу…
По приезду я уже знал, кого встречу в лагере. Коко сообщил нам об этом, уже когда мы двигались из Камири в сторону Ньянкауасу. Это была большая и веселая команда – кубинцы и боливийцы, мы передвигались на двух машинах из самого Ла-Паса. В первой – Коко за рулем, Камба, Карлос и я, и два кубинца – Густаво Мачин по прозвищу Алехандро, и Бениньо – Дариэль Аларкон. Следом за нами – второй джип. Его вел Ньято Мендес. Он вез кубинцев – Рикардо, его брата Артуро – Рене Мартинеса Тамайо, доктора Моро – Октавио де ла Консепсьон. Прошел дождь, и мы с трудом продвигались на двух джипах. Но заполненные водой колдобины и буксующие колеса были нам нипочем. Когда застревала одна из машин, или обе, мы дружно высыпали прямо в грязь и, по колено в воде, выталкивали джипы «на сушу». Так шутил Густаво Мачин. Его прозвище было Алехандро, и он называл меня «тезкой». «Давай, тезка!» – зычно и весело голосил он, упираясь своими сильными руками в заднюю дверь джипа. Все кубинцы между собой и с нами обращались очень демократично, запросто, не чурались и грубой мужской шутки. Весельем и шутками мы напоминали ватагу подростков. Мне тогда и в голову не могло прийти, что мой тезка, Мачин Оед, носит звание команданте, высшее воинское звание на острове Свободы и является членом ЦК Компартии Кубы. А Артуро, который запанибрата смеется над поскользнувшимся Ньято, – начальник личной охраны сына самого Фиделя.
V
Эту особую, ни с чем не сравнимую атмосферу товарищества, братского духа я c восхищением ощутил еще в Ла-Пасе. Восхищение… Именно это чувство вызвала встреча с той, которая словно излучала, как свет, эту ауру. И еще… почему-то именно ее я себе представлял, когда услышал первые слова Фернандо о свободе Латинской Америки.
Таня-партизанка… Те немногие оставшиеся фотографии стройной блондинки, огромные глаза которой всегда смотрят открыто и прямо, и всегда устремлены в объектив… Что они могут рассказать об обаянии и красоте этой женщины? Что-то необъяснимо притягательное и одновременно недостижимо прекрасное окутывало каждое движение ее идеально сложенного, очень женственного и легкого тела балерины, плавных, но стремительных движений рук и поворотов головы…
С фермы в Альто-Бени нас всех забрал Коко. До столицы добирались весь световой день, так как джип два раза ломался, приходилось останавливаться и чинить его. Камба жаловался на усталость. А я, наоборот, только головой по сторонам вертел. Признаться, мне порядком надоело торчать в Альто-Бени.
И вот только к вечеру добрались до Ла-Паса. Коко доверительно сообщил нам, что сейчас мы посетим квартиру известной собирательницы индейского фольклора Лауры Гутьеррос Бауэр. И тут Передо добавляет:
– Хорошая знакомая самого Баррьентоса и его своры. И Овандо среди них.
Признаться, мы просто побелели от страха. Шутка ли – сам диктатор Баррьентос, который как верный пес служит янки. А Овандо – главнокомандующий правительственных войск…
– Какого черта нам к ней соваться? – не выдержал Карлос.
Но Коко только рассмеялся, и вдруг, разом посерьезнев, произнес:
– Вперед, там всё поймете.
Он умел вот так сразу переходить от веселого состояния к деловой сосредоточенности.
…Никогда не забуду этот момент. Она