Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Это история расправ и подавления инакомыслия, венцом которых – и финалом «Краткого курса» стали – 12 декабря 1937 г., день выборов в Верховный Совет, и 98,6 % проголосовавших за «единение трудящихся всех народов СССР вокруг победного знамени Ленина – Сталина». Конец фильма. «Бог» коронован на царство, абсолютную власть и произвол. «История В.К.П. (б)» на самом деле – «пред-История Сталина», его пути к власти и трону. Варианты и альтернативы исключены. И когда Иванов назвал свой роман «Пархоменко», он подразумевал и вождя народов и брал материалы для романа не только в архиве, но и в этой книге книг современности. И оборона Царицына не зря занимает центральное место в произведении, ибо там Сталин впервые стал известен не только узкому кругу революционеров, но и народу как вступивший в конфронтацию с самим военкомом Троцким. Да и сквозная тема шпионства в романе тоже неспроста, а из «процессов» и «Истории».
Нет, не мог Иванов этого пропахшего Сталиным «Пархоменко» не написать. Эпоха заставила. Сталин заставил. И «тайное тайных» – подсознание, которое хотело избавиться от кошмара 1937–1938 гг., подавлявшего волю «божественной» личности, упрощавшего людей, сюжеты, стиль и язык. Написал, материализовал, выплеснул – и двигайся дальше. Впрочем, о Сталине в 1939 г. Иванов еще вспомнит.
Глава 14
Через тернии к Будде. Незавершенное творчество
«Батум» и «Пархоменко». «Вдохновение» по-булгаковски. «А Павел Тимофеевич при чем?»
Что уж говорить о Всеволоде Иванове, если Михаил Булгаков, самый гонимый и обижаемый властью, самый чужой ей писатель, задумался над пьесой о Сталине. Размышлял о ней с 1935 г. И даже когда писал учебник по истории СССР, тоже думал о нем же. И особенноо его революционной юности: в рабочей «тетради № 2» он начал было конспектировать биографию вождя под названием «Материалы для биографии И. В. Сталина», закончив ее 1903 годом, т. е. ссылкой. Этого вполне хватило для пьесы, названной впоследствии «Батум» и законченной в июле 1939 г. Работал Булгаков над пьесой в те же годы, что и над «Мастером и Маргаритой», романом тоже, несомненно, о Сталине. И в том, что творит Воланд и его подручные – в комически-ужасных и одновременно абсурдных «кунштюках», вплоть до убийств – опознается Сталин образца 1937–1938 гг. в типично булгаковском феерическом стиле. В «Батуме» Булгаков, видимо, представил юность «Воланда»-Сталина, когда он еще только обнаруживает свой демонический дар. При этом видно, особенно по грузинско-сталинской части «Курса истории СССР», что писатель честно хочет писать строго биографическую вещь. А получилось опять что-то полумистическое.
Так, уже в тюрьме ему удается так взбаламутить народ, что начальник тюрьмы произносит в его адрес: «У, демон проклятый!» Его судьбой вынужден заняться сам Николай II, утверждая трехлетнюю высылку Сталина в Сибирь. Через месяц ссыльный бежит, и тут без чуда не обошлось: провалившись при бегстве в прорубь, Сталин погиб бы, если бы не изба с «добрыми людьми, тулуп и пятнадцать часов сна». Получается, он обязан был своим восхождением «демонизму», «воландству», дару подчинять себе людей разных, руководить ими при помощи марксистской идеологии. Сталин это заметил и потому запретил «Батум». А вот Троцкому, в конце 1930-х писавшему книгу о Сталине, суть диктатора была ясна и так. Да и документов для создания портрета Сталина у него было намного больше. И там про то, что он «своим высокомерием и цинизмом внес склоку в общество друзей», про «ядовитый цинизм», грубость и мстительность.
Знать бы все это и другое и Булгакову, и Иванову! И не написали бы тогда они свои недалекие произведения. Но если блеск булгаковского легкого стиля мог спасти любую тему, сюжет, произведение в целом, то большой объем романа «Пархоменко» оказался и большим провалом. И если в «Батуме» у Булгакова была «изюминка» в «демоническом» начале у Сталина, то Иванову использовать свой «творческий метод» – «тайное тайных» – просто не было возможности. Он сам себя загнал в рамки хроники Гражданской войны по линии Донбасс – Царицын – Украина с идеальными фигурами Пархоменко – Ворошилова – Сталина в центре повествования. Линия шпионства с явно комичным в своих потугах на «свой Тулон» Штрауба только оттеняет Пархоменко и других, придавая этому слесарю из Луганска еще больший масштаб. Хотя куда уж больше, если он «сызмальства примкнул к партии класса рабочих» и отныне его личность и имя соизмерялись только с ней и ее руководителями. И надо ли пересказывать все перипетии биографии всеволодивановского Пархоменко, совпадающей с «биографией» партии большевиков, как она описана в «Кратком курсе», начиная с демонстраций 1905 г. и заканчивая провалом польской кампании 1920 г.?
О Сталине тогда едва знали, а в романе о нем с почтением отзываются даже враги: «Приезд Сталина несколько осложнил обстановку (…). У него большой партийный авторитет…» Один даже предлагает убить Сталина, настолько они его боятся. А глава 14-я II части вся посвящается встрече вождя с Пархоменко и рисует просто-таки икону, а не реального человека: «Этот человек видел мир всегда и в колосе, как его часто видят многие, и цельным, в снопах. Он ничего не боится, и не только сам не боится, но и сверх того, другим не дает возможностей скрыться в тщетной игре воображения, в какой-либо неосуществимой надежде, а умеет находить и в воображении, и в надежде других нечто более близкое и реальное, что рождает и бесстрашие, и победу (…)». Иванов создал образ идеального вождя, авторитета, который признает даже Пархоменко – человек недюжинной силы тела и духа, «оборотень», не отбрасывающий тени, как заметил один из испуганных крестьян: при его появлении в незнакомом месте «на него не залаяла ни одна собака». Каков же тогда Сталин – сам Воланд, если Пархоменко – его верный Азазелло? Другой булгаковский персонаж – Штрауб, мечтавший о руководстве шпионской резидентурой в России, – погиб от удара поленом по голове от своей полужены Веры, как гибнет Босой у Булгакова. Очевидно, Иванов так много уделяет ему внимания, чередуя главы с Пархоменко, Ворошиловым и Сталиным со штраубовскими, что хочет заклеймить эгоизм-индивидуализм, измельчание физическое и духовное, достойное презрения и осмеяния. Неслучайна поэтому связь Штрауба с анархистами, и эмблемой анархизма здесь выступает «головастый лохматый маленький человечек», «патлатый», да еще на костылях, батька Махно. Характерно, что убивает Пархоменко не Штрауб, как можно было ожидать, а Махно. Иванов даровал в каком-то смысле «благородную» смерть своему антигерою от его возлюбленной, которая в большей мере заслужила слова, адресованные Штраубу: он «не нравился (Лизе Ламычевой. – В. Я.) (…) каким-то еле уловимым запахом, глубоким и сложным, душевной мерзости». Она стоит на более низкой ступени подлости не только
