Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова
А между тем слава Художественного театра разрасталась с каждым годом и благодаря организации зарубежных гастролей гремела уже по всей Европе. В основном возили пьесы Чехова «Три сестры», «Дядя Ваня» и «Вишневый сад», пьесу Горького «На дне» и «Царя Федора Иоанновича» Алексея Толстого. В зарубежной прессе отмечали и актеров, и сами постановки, но более всего писали о Константине Сергеевиче Станиславском. Импозантный, седовласый, представительного вида, высокого роста человек, он производил на Западе неизгладимое впечатление не только как актер, но и как режиссер и создатель этого удивительного театра. Невысокий, скромный Владимир Иванович Немирович-Данченко как-то терялся рядом с ним, и о нем писали мало.
– Это несправедливо, – возмущалась Ольга. – Но ты и сам виноват. Почему позволяешь только Станиславскому произносить речи на всех конференциях и приемах?
– Алексеев умеет себя подать. Он актер!
– Ты говоришь не хуже!
– Возможно. Только меня реже спрашивают.
Немировичу, конечно, было обидно. Везде только и писали, что о великом преобразователе театра Станиславском, а ведь сама-то идея этого театра принадлежала ему, Немировичу-Данченко. А уж сколько сил он потратил на воплощение этой идеи, сколько сил и энергии тратит сейчас! Да и кто, собственно, привел в театр Чехова? А кто привлек к написанию пьес Горького? Да! Несправедливо поступал с ним Алексеев, отодвигая его на второй план. В высшей степени несправедливо! Чем больше росла слава театра и актеров, тем больше росла и пропасть в отношениях между Константином Сергеевичем Станиславским и Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко.
А между тем мировой знаменитостью постепенно становилась и актриса Ольга Леонардовна Книппер. Особенно ее превозносили в Германии и Австро-Венгрии. Ведь кроме того, что она была признана в этих странах выдающейся актрисой, она была еще и немкой. По всей Европе интерес к ней подогревался и тем, что она была вдовой того самого Чехова, пьесы которого они с таким интересом смотрели. Многим хотелось с ней познакомиться, выказать свою любовь к писателю, поделиться своими впечатлениями от его произведений, а потому после каждого спектакля она просто утопала в цветах, получала личные приглашения на всякого рода вечера и ездила туда с большим удовольствием.
Ах, если бы Чехов дожил до этих дней! Если бы знал, каким успехом он пользуется во всем мире. Если бы знал! Ольга помнила, как он однажды спросил ее, долго ли будут ставиться его пьесы. Он так не хотел, чтобы люди со временем забыли его. А она? Растерялась и ответила, не понимая всей глубины его вопроса, лишь: «Конечно, долго». С тех пор прошло уже несколько лет, а его пьесы всё продолжали ставить, и интерес к ним не только не иссякал, а даже наоборот… Если бы Антонка сейчас задал ей этот вопрос, она нашла бы, что ответить. Но его нет. А может, он все-таки как-то присутствует на этой земле? Может, все же существует на свете бессмертие? Ведь и этот вопрос волновал Чехова в последние годы жизни. Не случайно же в его «Трех сестрах» Тузенбах говорит: «…вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. Так мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе…» Не себя ли имел в виду писатель?
Во всяком случае, приезжая к своему Антону на могилку, Ольга всякий раз рассказывала ему обо всем: и о своих делах, и о театре, и о гастролях… А вдруг он слышит?
Глава вторая
Еще в 1907 году Ольга неожиданно узнала от Марии Павловны, что ее племянник Михаил, сын Александра Павловича Чехова, поступил в театральную школу Суворина.
– Как быстро летит время! – воскликнула Ольга. – Сколько же ему сейчас?
– Шестнадцать.
– Шестнадцать? А как же гимназия?
– Наталья решила, что он закончит свое обучение уже при театре. А мой брат Сашка – большая свинья. Всё пьет! Жена не особо-то с ним советуется. Даже с квартиры выгнала, – поведала Маша.
– И что же теперь?
– А ничего. Живет на даче под Петербургом и учит кур входить в курятник в одни дверцы, а выходить в другие.
– Дрессирует кур? – рассмеялась Ольга. – Разве это возможно?
– То-то и оно. Знаешь, Оля, мне порой кажется, что его уже пора к психиатру отправлять на лечение.
– Так поговори с ним. Я слышала, что алкоголизм как-то гипнозом лечат. Надо узнать. Уверена, в Петербурге есть такие врачи.
– Как же! Так он и пойдет лечиться! Ну а кроме того, я с ним не разговариваю. После того, как он опубликовал свои воспоминания о детстве, мы с братом Мишей с ним не общаемся. Выписал нашего отца неуравновешенным самодуром, хамом, деспотом… Да разве он имел на это право?
– Антон мне рассказывал немного об отце. Говорил, что его детство было действительно отравлено отцом, – попробовала аккуратно защитить мемуары Александра Ольга.
Маша нервно передернула плечами.
– Конечно, отец был суровым человеком, но он всегда беспокоился о нас. Все мои братья, кроме Ивана, университеты окончили! Нас в детстве и языкам учили, и на фортепьяно играть! – горячо протестовала Маша. – Да, он был груб, сыновей ремнем и кулаками бил, на мать ругался, но ведь надо понимать, откуда он вышел. Ведь до шестнадцати лет отец был крепостным! У него у самого-то вообще образования никакого! А между тем научился и на скрипке играть, и читать, и писать… А как он рисовал! Пел удивительно! Отец талантливым человеком был!
– Со своей точки зрения, ты права, – согласилась Ольга. – Но ведь для многих людей, узнавших о тяжелом детстве Антона, он стал еще более интересен как
