Таким был Саша Гитри - Жан-Филипп Сего
— Я свободен?
— Конечно нет. Мне нужно увидеться с вами ещё раз через несколько дней.
— Следовательно...
— Вы направляетесь во Фрэн.
— Это обязательно?
— Абсолютно.
И вот наш заключенный во Фрэне, радуется тому, что чувствует себя защищённым в настоящей тюрьме, где ему предоставлена индивидуальная камера, бумага и карандаши!
19 октября его адвокаты сообщили ему, что следственный судья разместил в нескольких газетах небольшое объявление, касающееся его. И что там говорится? Только это: «Мсьё следственный судья Анжера рассмотрит любые направленные ему претензии относительно мсьё Саша Гитри».
Мэтр Крестей объяснил своему клиенту, что такого рода информационное сообщение — «первое» в судебной практике и что, поскольку против него не выдвинуто никаких серьёзных обвинений, что все ранее собранные свидетельские показания благоприятны для него, судья, обеспокоенный общественным мнением, принимает все возможные меры предосторожности, чтобы избежать своей отставки.
На следующий день его вызывают к судье. Проведя весь день в обезьяннике («Souricière»/«Мышеловка» — место в здании парижского суда, состоящее из подземных коридоров, ведущих от «депо», управляемого национальной полицией, где содержатся обвиняемые, к залам судебных заседаний судов, в которых их судят. Оно также включает камеры, управляемые тюремной администрацией. — Прим. перев.), около 18 часов он оказался у Анжера. Тот, благодаря системе газетных объявлений, получил ответы.
Пять конкретных обвинений:
• Одиннадцать раз ужинал с немцами в ресторане «Cabaret»;
• За то, что он посетил могилу своего отца, окружённый кордоном солдат гестапо;
• За то, что во время войны они получали молоко от немцев!
• За то, что искал Тристана Бернара в больнице Ротшильда в немецкой машине;
• За публикацию книги под названием «От Жанны д’Арк до Филиппа Петена».
Конечно, кроме последнего пункта, всё остальное было не более чем подлой клеветой. Судья немедленно согласился с этим. Кстати, адвокаты Мэтра предрекают ему освобождение в течение сорока восьми часов.
22 октября сын его адвоката передал ему письмо, которое его очень утешило:
«Мой дорогой патрон.
Я не знаю, где вы находитесь, но я дорого бы дала, чтобы быть рядом с вами». Подписано: Полин Картон.
Наконец, 24 октября 1944 года Саша был освобождён. Он узнаёт об этом только за несколько минут до... Предоставим перу Анри Жаду возможность рассказать об этих волнующих минутах. Лучше него это никто не сделает:
«24 октября. "Похоже, это сегодня вечером". [...] Наступила ночь, и похолодало. Место не подходило для прогулок, мы ходили и больше слушали, чем болтали. "После 10 часов шансов мало", — сказал мне охранник. Пробило десять, обеспокоенный, я вышел из машины, пошёл к двери, она открылась до того как я дошёл, и появился он, в берете, кто-то поставил чемодан возле него.
Мы долго обнимали друг друга.
Прежде чем сесть в машину, он сделал глубокий вдох; я проскользнул мимо него, сел прямо напротив, и он положил чемодан себе на колени [...]. Он смотрел на здание тюрьмы пока мы подъезжали к воротам: "Там тихо, но комфорт сомнительный..."»
Об этих шестидесяти днях заключения Саша напишет: «Так закончилось это позорище. Мерзости, они начались на следующий день».
***
«Мерзости начались на следующий день...» 24 октября, вечером, Саша не вернулся домой, а укрылся под именем мсьё Пьер в неприметной клинике Сен-Пьер (Saint-Pierre) на улице Буасьер, дом 15, где он сможет отдохнуть и восстановить силы. Это касалось и друзей, старающихся не подвергать его опасности перед возможными нападками некоторых возбуждённых людей, которые могли прийти к его дому. Виллеметц навестил его там, встреча была тёплая, но короткая.
Со следующего дня Саша уже работает. Теперь он хочет подготовиться к своей защите. Он говорит Жаду, пришедшему к нему ранним утром:
— Я никогда не прощу тех, кто способствовал моему аресту, и я не единственный безвинно пострадавший!
То же в изложении Фернанды Шуазель: «Я никогда не прощу их, слышите?.. После того, что я сделал для театра и тех, кто живёт им, после всех рисков, которые я взял на себя, у них хватило наглости назвать меня коллаборантом... Завистники! Подонки! [...] Это просто неудачники и безграмотные... Был там один такой с большим автоматом, с лицом провинившегося школьника — пришёл попросить у меня автограф!.. Именно так как я вам говорю!»
«Баронесса» быстро осознаёт глубокую перемену в характере Саша. У человека, так владеющего собой при всех обстоятельствах, появились довольно частые перепады настроения, он по десяти раз в день диктует своей секретарше одну и ту же фразу, которая служит «шапкой» для любой заметки: «Я был арестован 23 августа...»
Атмосфера в клинике одновременно накалённая и натянутая. Весельчак и шутник Саша кажется далёким, таким далёким! Иногда бывают благодатные моменты: «Он развлекался, играя нервного человека и человека психически неполноценного, когда медсёстры появлялись в палате. Он делал страшные глаза, жаловался на всевозможные болезни, тихонько вскрикивал, садился на кровати и корчил страшные рожи. Появлялось желание надеть на него смирительную рубашку», — говорила мадам Шуазель.
Одновременно с составлением текста для своей защиты он не прекращает делать наброски для двух работ, которые появятся в 1946 и 1947 годах[113], над которыми он работал с момента выхода книги «От Жанны д’Арк до Филиппа Петена».
Переиздание «Дебюро» ограниченным тиражом[114], которое увидит свет в декабре, пролило ему бальзам на душу.
С конца ноября у Саша вошло в привычку взять фиакр, поехать к себе домой пообедать и провести там несколько часов. Одна девушка, встреченная им в Дранси, вошла в его жизнь. Но вскоре после Рождества её настигает собственное «дело», и она будет интернирована на семь долгих месяцев. Сентиментальная история не будет иметь продолжения, к великому сожалению девушки, которая уже видела себя пятой мадам Гитри!
Конец 1944 года ознаменовался петицией, подписанной Аленом Деко, Жан-Клодом Брие и Анри Белли, друзьями Саша. Но многие и передумывают, как музыкант Адольф Боршар, который сначала подписывает петицию, а затем вымарывает своё имя и подпись карандашом-корректором!
Некоторые «гнусности» ещё больше заденут Мэтра. Самое жестокое, пожалуй, произойдёт в январе нового года. Мы помним всё, что сделал Саша, чтобы спасти Тристана Бернара, своего друга и друга своего отца. Тристан не забудет и упомянет об этом в «посвящении» своей книги, которую он подарил Саша — «60 années de lyrisme intermittent»:
«Саша, что вызволил меня
Из немецких когтей,
Никогда я этого не забуду».
Кроме того, Тристан был одним из первых, и одним из немногих, кто встал на защиту своего спасителя перед судебным приставом Анжера. 21 сентября 1944 года он написал судье: «Если я от всей души вступаюсь за Саша Гитри,
