Таким был Саша Гитри - Жан-Филипп Сего
Видя смятение пленника, они дали ему совет: не питать слишком больших иллюзий относительно его старых друзей, особенно тех, кому он помогал во время Оккупации. Определённо, ему не на кого положиться, чтобы отсюда выбраться.
Да, вот такое краткое изложение известного «дела Гитри». Арест короля театра оказался хорошим решением для всех. Саша Гитри — искупительная жертва чистки — прецедент, и ещё какой! Нет смысла дальше что-то изобретать сторонникам чистки... Гораздо более скомпрометированные, чем он, могут с облегчением вздохнуть.
Наконец, 9 октября дело сдвинулось с мёртвой точки. Саша вызвали в кабинет следователя Дюэза (Duez). Последний успокаивает и обсуждает со своим собеседником «знаменитое» письмо, которое просил у него Виллеметц, и ряд новых показаний Саша, которые раскрывают безосновательность нелепых обвинений, выдвинутых против него некоторыми газетами.
На следующий день ему приходит первое письмо от его адвоката, мсьё Дельзона, и пачка сигарет — день прекрасен!
11-го числа Гитри перебрался в комнату к Бернару Фэй (Bernard Faÿ)[112]. Саша: «Дали бы мне частные апартаменты Людовика XIV в Версальском дворце, и я от этого не испытал бы большего удовлетворения. Даю слово!»
На следующий день он снова видится со следователем Дюэзом. Собеседование было коротким, но Саша узнаёт, что он в четвёртый раз предстанет перед следственной комиссией и, самое главное, наконец-то получит «шанс» быть обвинённым, так как у него будет возможность встретиться со следственным судьёй, который, наконец, рассмотрит его дело (следственный судья руководит следственными мероприятиями и имеет полномочия выдвигать обвинение. — Прим. перев.).
14 октября Саша Гитри в последний раз предстаёт перед следственной комиссией. Вот как всё происходило:
— Честно говоря, нет. Но мы вряд ли сможем предъявить вам обвинение в деятельности, направленной против безопасности государства. Это было бы неправдоподобно. Тогда остаётся «сношения с врагом»...
— Кажется, у меня действительно были такие...
На следующий день Саша передают письмо, которое Альбер Виллеметц решил написать, наконец. Он ждал его гораздо раньше, каждый день надеялся. Это было потрясение для Гитри. Во-первых, он не узнал почерк Альбера, и это не был его почерк, но прочитав письмо, он видит, что написано оно им. Такой способ переписки глубоко ранит Саша: «Знаешь ли ты, что ты делал, когда писал это так? Ты убивал нашу дружбу!»
Главным, что Саша ставил в вину своему другу детства, по-прежнему оставалось то пресловутое письмо, которое он заставил написать Саша «насильно». Впрочем, следователь Дюэз не мог не заметить этого во время их второй встречи. Да, когда не в чем себя упрекнуть, не пишут письма в свою защиту заранее. Инициатива Виллеметца была неуместна.
Во время содержания Саша под стражей Виллеметц тоже пытался помочь другу, только менее заметным образом, действовал закулисно. Писать в Дранси было рискованно. Он работал с обоими адвокатами Саша постоянно, пытался задействовать его окружение и взял на себя все текущие расходы «дома Гитри», что было очень кстати. Поскольку пока Саша находился в тюрьме, все его счета были заблокированы и мадам Шуазель могла рассчитывать только на щедрость Альбера Виллеметца в оплате расходов.
Важно поставить это в заслугу последнему.
16 октября Саша покидает Дранси. За ним приезжают два инспектора судебной полиции, чтобы отвезти его в «Brigade mondaine» (Служба судебной полиции, отвечающая за надзор за проституцией и пресечение сутенёрства. — Прим. перев.). Устроившись в уютной комнате, он записывает: «Обрамлённый окном уголок Парижа — это волшебство». Инспектора, с которым он имел дело, Мориса Каняра (Maurice Cagnard), Саша отныне будет считать своим другом, позже Гитри охарактеризовал его как настоящего «Мсьё». Он сообщил, что Саша переведут во Фрэн. Саша доверительно просит об одолжении:
— Мсьё комиссар, я хотел бы попросить вас предоставить мне право вернуться в Дранси до того, как я доберусь до Фрэна. Чтобы провести там последнюю ночь...
— Странная просьба! Хорошо, я согласен, но так вы откладываете своё возможное освобождение по крайней мере на один день.
Морис Каняр дал своё согласие. Но во время его перевода из полиции нравов в Дранси, на прощальный вечер, происходит ещё одно необычное событие. Мадам Шуазель находилась в доме на Элизее Реклю. Около 13 часов звонит телефон, она поднимает трубку и слышит: «Это вы, "баронесса"?.. Тише!.. Я скоро буду дома… Главное, никому не говорите об этом!..» Трубку повесили.
Фернанда Шуазель не может прийти в себя! Это точно голос Саша, его манера разговаривать таким характерным «бархатистым шёпотом». Но как он мог позвонить ей? Он действительно сможет прийти? Тогда она начинает готовить еду и накрывать на стол, говоря персоналу, что ожидается важное лицо, без дальнейших уточнений.
Проходят минуты, для преданной секретарши время, кажется, остановилось. Наконец, в 2 часа сдержанно позвонили. Остальная часть этого эмоционального рассказа принадлежит Фернанде Шуазель:
«— Быстрее, быстрее, быстрее, "баронесса"!
Трое мужчин ввалились в дом. Саша опустил воротник своей куртки и обнял меня. Наши нервы не выдержали. Мы плакали, оба... на глазах у инспекторов, у которых хватило сердечности понять исключительность обстоятельств, позволить Саша приехать и на несколько минут ещё раз окунуться в атмосферу и обстановку "своего театра". Они шли на большой риск и показали себя мужчинами.
Я видела, что Мария вот-вот упадёт в обморок, когда она неожиданно вошла в столовую. Я видела, как дрожал поднос, когда вошёл дворецкий. Я видела поражённый и счастливый дом, как будто патрон вернулся к нам навсегда.
Мы замерли, когда он начал говорить и молча слушали последние пережитые им события.
Импровизированная трапеза длилась около часа. Потом Саша пригласил отобедавших инспекторов опустошить добрую бутылку шампанского.
Он, безусловно, прошёлся по галерее, желая убедиться, что в его отсутствие ничего не было потревожено. Дал мне несколько указаний, поручил мне предпринять некоторые шаги, показал инспекторам некоторые из любимых им картин, взял несколько упаковок сигарет, поцеловал нас и исчез в машине, которая доставила его в поднадзорное место пребывания:
— Ещё раз говорю вам: до скорой встречи!
Пока он ел, мы не сводили с него глаз. Мы провели большую часть пирушки, обмениваясь впечатлениями — патрон храбрился, но мы чувствовали, что он был глубоко тронут этим приключением. Никто ещё не слышал, чтобы он использовал столько горестных выражений. В самом его взгляде иногда чувствовались горечь и обида. Это ясно — он изо всех сил старался забыть о своих неприятностях.
Но он оставался патроном, мсьё Саша Гитри — заключённый, часто униженный, сумевший не сразу после допроса в судебной полиции вернуться в тюрьму. Он пришёл к себе, к Своему столу, он предложил Своё шампанское Своим охранникам. Да, это был Гитри! Это был Саша!»
Он проводит свою последнюю ночь в Дранси в окружении друзей, которых он там приобрёл. На следующий день те же самые инспекторы приезжают за ним, чтобы отвезти на
