Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– Зачем!? Шёлковый готовый лифчик стоит всего три рубля!
А у меня не было тогда лишних трёх рублей! Постепенно начала шить вещи на себя. Шила халаты, юбки, брюки, костюмы. Из старых рубашек Валеры шила оригинальные блузки, удивлявшие коллег. Из кусков солдатской джинсы, купленных буквально за копейки, сшила модную юбку. Получилась вещь, не отличавшаяся от фирменной. Не зря же пословица утверждает: голь на выдумки хитра. Я и сама не ожидала от себя такой прыти. Переделывала старые вещи для себя и детей. Старую болгарскую шубу из стриженой овцы, которой я с помощью разных воротников придавала обновлённый вид и из которой я выросла, в меховом ателье преобразовали в практически новую шубу. Я носила её ещё лет шесть. Ей сносу не было, и я уже боялась, что носить мне её до могилы, но пришли другие времена, я обзавелась новым пальто. Шуба на два десятилетия поселилась в кладовке, пока моя невестка – любительница избавляться от ненужных вещей – не отнесла её на помойку. Вынос шубы наблюдала какая-то старушка. Она, по-видимому, воспитанная в условиях ещё более жёсткой экономии, чем я, страшно возмутилась: «Дожили! Шубы на помойку выбрасывают!» Потом бочком-бочком приблизилась к помойке, схватила шубу и засеменила к дому. Так что, надеюсь, шуба ещё кому-то послужила. И дело даже не в экономии, а в психологии обычной советской женщины: рука не поднималась выбросить ещё годную вещь, на которую долго когда-то копились деньги или досталась с большим трудом. В советские времена у вещей была долгая жизнь. Относив, их перелицовывали, перешивали, комбинировали разные ткани, которые тогда были добротными: драп, бостон. Им сносу не было. В Москве было много ателье по ремонту и перешиву одежды, где работали замечательные мастерицы давать вторую жизнь старым вещам.
Итак, много лет я шила и вязала для себя и детей, и ничего выдающегося в этом не было. В те годы многие женщины шили. Журналы «Работница» и «Крестьянка» быстро раскупались из-за выкроек, которые в них были вклеены. Журнал «Бурда», тогда ещё на немецком языке, как особая драгоценность, передавался из рук в руки. А уж вязали-то, за малым исключением, почти все мои подруги и коллеги. Сейчас в этом нет нужды и смысла – нас завалили китайским и турецким ширпотребом. Дешевле купить готовую вещь.
Однако самым трудным было не безденежье и домашние хлопоты. И постоянная стирка не была для меня трагедией. Даже до замужества, если случался стресс, чтобы снять его, я сгребала всё грязное бельё и устраивала стирку. Соседка по общежитию Софья прилепила мне кличку Енот-полоскун. Труднее была притирка характеров, построение семейных отношений. Обычно любовные романы, в которых влюблённые преодолевают массу препятствий на пути к своему счастью, закачиваются свадьбой и, по мысли авторов, для супругов начинается счастливая семейная жизнь. Таков закон жанра. А в жизни, напротив, всё самое трудное начинается после свадьбы. Семейная жизнь – это прежде всего работа и тела, и души. Оказывается, прежние представления о своём избраннике не совсем совпадают с его реальным образом. Вопрос в том, насколько они расходятся, и можно ли принять его таким, какой он есть на самом деле. До свадьбы Валера мне казался спокойным, прямо-таки железобетонным. Оказалось, он довольно мнительный, терял психологическое равновесие по незначительным поводам. В таких случаях замыкался в себе, замолкал и мог не разговаривать со мной по несколько дней. На вопрос, что случилось, отмалчивался. Я переживала, теряясь в догадках, чем вызвано его недовольство, чем обидела. Бывало, потом оказывалось, не так посмотрела, не так среагировала, да просто сам себе нафантазировал чего-нибудь. Прошли годы, пока я научилась довольно спокойно относиться к такой его реакции. При наших размолвках Валера никогда первым не делал попыток как-то разрешить ситуацию. Всегда первый шаг делала я. Он никогда не признавал своих ошибок или неправоты. Ни-ког-да! Будучи не прав, милостиво прощал меня. (По моим наблюдениям, этим грешат многие мужчины.) Никаких моих советов он не принимал: например, изменить стиль какой-нибудь фразы в его диссертации (отвергал напрочь) или прочесть интересную книгу, которую я только что прочла (молча игнорировал). Меня это удивляло, но не скандалить же из-за этого?! Мы никогда не скандалили и не выясняли отношения. Никогда не говорили друг другу обидных слов, после которых для нас не было бы обратной дороги к нормальным отношениям. Я не представляла себе, как можно обозвать мужа дураком, а потом, говоря пафосно, делить с ним ложе.
Конечно, бывало, я обижалась на мужа. Казалось, что он недостаточно ко мне внимателен, что моя семейная ноша тяжелее. Жизнь показала, что я значительно более устойчива, чем муж, к стрессам всякого рода. По ночам к детям всегда вставала я, а не Валера. Всю ночь и прыгаешь то к одному, то к другому, а потом весь день крутишься на работе и дома. И так каждую ночь почти десять первых лет семейной жизни до тех пор, пока не подросли дети и младшему, Паше, ни исполнилось три года. Я спала как волчица, описанная Фарли Моуэтом в его книге «Не кричи: “Волки!”». Та крутилась всю ночь, вскакивая через каждый час. Автор попробовал и понял, что так тоже можно высыпаться. Мой опыт это подтвердил. Для Валеры же недосыпание было непереносимо: после бессонной ночи он не смог бы работать.
Валера не подрабатывал и возмутился, когда я намекнула ему, что неплохо было бы где-то подработать. Когда?! Он же работает! Совершенно бескорыстно лечил детей всех, кто к нему
