Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Не так счастлив был юноша. Во время суда (я присутствовал в той же комнате) на вопрос, кто он и как попался, юноша чистосердечно ответил, что он гимназист 6-го класса новочеркасской гимназии и вместе со своими сверстниками был зачислен в партизанский отряд Чернецова, но что на фронте не был, а состоял в команде, сформированной для охраны дворца донского атамана, что 10(23) февраля их команду решили отправить на фронт, предоставив каждому право или уйти домой, или идти с командой на пополнение отряда Чернецова, понесшего большие потери. Юноша решил отправиться домой в деревню, где его отец был священником. Вернувшись домой, он прежде всего пошел в местный революционный комитет, где все про себя и рассказал. Комитет решил его «как поповское отродье» хорошенько проучить и отправить на станцию Степную.
Искренний и бесхитростный рассказ юноши вызвал на суде бурю негодования: поповский сын, корниловец, партизан Чернецова и пр.! Приговор произнесен был председателем суда быстро: «Расстрелять эту собаку, как только взойдет луна!» Несчастный юноша тяжело вздохнул и, понурив голову, стал около стены. Когда суд разошелся и в комнате остались только мы и двое из стражи, юноша попросил разрешения немного отдохнуть. Он лег на полу около стены, подложил мешок под голову и немедленно заснул.
Часа через два пришли два солдата. Один из них ткнул спящего ногой и сказал: «Вставай, пора идти, луна взошла». Тихо поднялся юноша, посмотрел на нас и сказал: «Смерти не боюсь, но грустно умирать таким молодым – ведь я совсем еще не жил и жизни не знаю. Благословите меня». Мы с ним простились, перекрестили его, и он вышел. Минут через пять раздалось несколько выстрелов…
В. Иляхинский[141]
Сестры милосердия в походе[142]
В Добровольческой армии сестер милосердия называли ласково по именам, часто не знали ни отчества, ни фамилии сестры, но по имени сестру часто знал весь полк.
Сестра Шура. Гимназистка 6-го класса Ростовской женской гимназии, выросшая в хорошей патриотической семье, под влиянием разговоров дома и происходящего вокруг решила послужить Родине по мере своих скромных сил. Подговорила свою репетиторшу, слушательницу Высших женских курсов, и тайком отправилась на вокзал, где в это время готовился к отходу на фронт в Батайск эшелон юнкеров и кадет. «Возьмите нас с собой, мы будем перевязывать раненых и ухаживать за больными». – «А вы умеете?» – с некоторым сомнением задали вопрос юнкера, видя пред собой двух юных девушек, мало похожих на опытных сестер милосердия. «О, мы все умеем!» – «Пожалуйста, садитесь, но чтобы начальство не видело».
Уже в пути о новых сестрах было доложено начальству, которое еще с большим сомнением отнеслось к их медицинским познаниям, но все же их приняли.
Первое «боевое крещение» и первый опыт перевязки произошел вскоре, под Батайском. Нужно было сделать перевязку раненому в лицо. Шура подошла с приготовленным бинтом к юнкеру, но, увидев все лицо в крови, так испугалась, что начала рыдать навзрыд, и бедному раненому пришлось ее не только успокаивать, но и доказывать, что ранение нестрашное и ему «даже не больно». Но слишком часто и много стало видно крови, и юная Шура к ней «привыкла», и ее официально признали сестрой Юнкерского батальона. В бою не отставала от роты, перевязывала раненых там же на месте, переходя под огнем от одного раненого к другому. Это хождение под огнем, а не перебежки действовали на лежащих в цепи, которым казалось «стыдно лежать» в то время, как сестра Шура, да и другие такие же сестры – Оля, Вася, Таня – ходят и сгибаются не перед пулями, а перед ранеными.
Но перевязать легко раненного, который к тому же не желает уходить из строя, не так тяжело, а вот перенести тяжело раненного из цепи на пулеметную двуколку или повозку было много труднее для слабых девичьих рук. А отнеся вдвоем или втроем с другими сестрами раненого на повозку, обратно к цепи шла не с пустыми руками. «Сестрица, отнесите в цепь патроны, а то мне одному не разорваться». Шура берет патроны и несет.
Шура настолько привыкла к перевязкам и осмелела, что во время одного сильного боя, когда осколок снаряда так сильно поранил руку офицера, что кисть держалась только на сухожилии, – перевязала руку. К счастью, заражения крови не произошло и этот раненый остался жив.
Особенно памятен для Шуры был бой под Екатеринодаром. Она была тогда в офицерской роте у полковника Кутепова. Бой был жаркий, несколько раз рота бросалась в штыки. Было много убитых и раненых. Шура бегала по полю и делал перевязки, не обращая внимания на крики генерала Маркова: «Ложитесь, подстрелят». Когда был израсходован весь перевязочный материал, то на перевязки пошли гимнастерка и юбка.
При перевязке раненых в этом бою с ней произошел такой случай: подходит Шура к тяжело раненному в живот, становится на колени и хочет перевязать, а он открыл глаза и начал рыться в карманах. С трудом вытащил револьвер и хотел стрелять в Шуру, но был настолько слаб, что револьвер выпал у него из рук. Тогда он крикнул: «Не тронь меня!» – и стал ругать ее отборной бранью. Оказалось, что это был большевик.
Господь ее хранил, стало темнеть, перестрелка затихла, стали слышнее стоны раненых. Шура осталась одна. Стало совсем темно, и тут ей стало жутко. Куда идти к своим? Побежала наугад и, слава Богу, наткнулась на Корниловскую батарею. Вид у Шуры был ужасный, вся в крови, в остатках платья, испуганная. Корниловцы приняли ее сначала за большевичку, но скоро распознали: «Да это сестра Шура Офицерского полка».
Денис Давыдов в одном из своих стихотворений писал: «Бой умолк, а вечерком снова ковшик шевелится». Но это было в эпоху давно прошедших времен и относилось к воинам. Не то было в Кубанском походе. Бой умолк, а сестрам Шуре и подобным ей нужно было найти приют измученным и голодным раненым, снять их с тряских повозок и уложить хотя бы на солому, дать поесть, умыть, помочь врачам сделать
