Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
После этого генерал Корнилов предложил мне ответить генералу Алексееву. Я сказал, что я не могу прибавить ни одного слова к тому, что было мною сказано днем, и просил бы генерала Алексеева объяснить, в чем же он со мной не согласен. На этот вопрос я ответа не получил.
После непродолжительных прений генерал Корнилов сказал, что решения, принятого днем, он не меняет, но что ко времени подхода армии к станице Егорлыцкой (решено было идти первоначально туда, так как были сведения, что там в складах имеются артиллерийские припасы) выяснится, идти ли к станице Великокняжеской или повернуть на Екатеринодар. После этого члены совещания разошлись. Я прошел в комнату Романовского и спросил его, почему я не был приглашен на совещание, на котором должно было разбираться мое заявление, сделанное днем.
Романовский сказал, что произошло простое недоразумение, что он получил записку от генерала Корнилова с перечислением тех, кого надо пригласить, и что он, не проверив списка приглашенных на заседание лиц, приказал адъютанту сообщить всем о заседании; что, конечно, генерал Корнилов просто ошибся и что он просит считать его, Романовского, виновником случившегося. Это мелкое недоразумение все же мне показало, что после того, как я был в армии начальником штаба, оставаться при ней без всяких определенных занятий будет трудно, и я решил просить о командировании меня в Екатеринодар.
Я попросил генерала Романовского сейчас же пойти к генералу Корнилову и доложить, что я предлагаю свои услуги для переговоров с Кубанским правительством. Романовский пошел и, вернувшись минут через пять, сказал, что генерал Корнилов согласен и просит меня к себе. Генерал Корнилов долго со мной говорил, давая указания по интересовавшим его вопросам. Затем я прошел к генералу Алексееву и получил указания от него для разговоров с Кубанским правительством.
С разрешения генерала Корнилова я предложил генералу Ронжину, бывшему при армии начальником судной части, ехать со мной. Затем поручил коменданту штаба купить для меня подводу и пару лошадей. В качестве подводчика предложил ехать со мной вестовому генерала Эрдели (генерал Эрдели был еще раньше командирован в Екатеринодар), Андрею (фамилию, к сожалению, забыл), которого знал давно и был в нем вполне уверен. Путешествие было очень рискованное, и я об этом предупредил моих спутников.
14(27) февраля утром вместе с Добровольческой армией мы переехали в станицу Хомутовскую. Здесь мы окончательно пересмотрели наши вещи, чтобы не оказалось в них чего-либо, указывающего на наше воинское звание; проверили документы, выданные на чужие имена; сговорились, какие давать показания на случай, если в пути нас будут задерживать и опрашивать, и выработали маршрут. Последнее было трудно, ибо, по имевшимся сведениям, пожар большевизма охватил весь район южной окраины Донской области и северную полосу Кубанской. Мы решили ехать проселочными дорогами, возможно дальше от железной дороги, которая уже полностью была заявлена большевиками.
Около двух часов дня 14(27) февраля я пошел попрощаться с генералом Корниловым, и около 6 часов вечера мы выехали по направлению станицы Кагальницкой.
* * *
В Кагальницкой переночевали и 15(28) рано утром тронулись дальше на селение Гуляй-Борисов. Выезжая из Кагальницкой, слышали артиллерийскую стрельбу в стороне станицы Хомутовской (как впоследствии узнали, конный отряд большевиков с двумя орудиями произвел нападение на наши части, бывшие в станице Хомутовской).
Дорога была тяжелая, начиналась оттепель, а лошади оказались слабыми и, пройдя 12–15 верст, стали приставать. Не доезжая примерно 10 верст до селения Гуляй-Борисов, мы решили заехать на придорожный хутор и покормить лошадей. Войдя в хату, мы увидели там много народу; оказалось, что накануне была свадьба и, по местному обычаю, гости собрались на пиршество на другой день после свадьбы.
Обыкновенно в подобных случаях каждый случайный гость принимается с радостью. Нас же хозяева встретили очень холодно, и это сразу нам показало, что здесь что-то неладно. Сели мы в угол хаты, достали свою провизию и стали закусывать. В это время один из бывших в хате, по виду богатый крестьянин, подсел к нам и сказал мне тихим голосом: «Я не знаю, кто вы, куда и зачем едете, но хочу вас предупредить, что большевиками отдано распоряжение задерживать всех едущих со стороны армии Корнилова и отвозить на станцию Степную, где, как говорят, всех расстреливают». Сказал и отошел.
Я переглянулся с Ронжиным, и мы решили, что дело плохо. Решили закусить, обдумать положение, дать лошадям отдохнуть, а затем принять то или иное решение. Но через каких-нибудь десять минут хата оказалась окруженной вооруженными солдатами; трое из них вошли в хату и потребовали от нас документы и объяснение, куда и зачем едем. Разговор был короткий. Солдаты объявили нам, что мы арестованы, что они должны доставить нас в селение Гуляй-Борисов, а там разберут, как с нами поступить дальше. Сопротивляться было бесполезно. Нам дали окончить нашу закуску, и мы под конвоем отправились в Гуляй-Борисов. Ехали на своей подводе.
По приезде в Гуляй-Борисов нас доставили в волостное правление, где уже собрался местный революционный комитет и масса народу. Сначала нас допросили, затем обыскали. И члены революционного комитета, и собравшаяся публика ругали нас самыми последними словами. На наше заявление, что я еду по торговым делам, а мой спутник едет лечиться, отвечали: «Ладно, вот доставят вас на Степную, так там разберут, а верней всего, вас, подлых буржуев, просто расстреляют».
Нас допрашивали и поодиночке, и всех вместе. В промежутках между допросами мы сидели в карцере. В этом же карцере сидел казак, который накануне вез пять пассажиров. Этих пассажиров, по словам казака, повезли на станцию Степную, а его оставили в карцере, сказав, что подвода и лошади от него отбираются, а что сделают с ним, еще подумают: «Или хорошенько отдерем и выпустим, или расстреляем». Бедный казак страшно волновался и все время молился.
Отобрав все наши вещи и деньги (оставили только по десять рублей «на папиросы»), нас повезли в 11 часов вечера на другой подводе в село Глебовка (или, как они называли, Хлебовка). Нашу подводу, так же как и вещи, оставили у себя, сказав нам, что деньги, вещи и подвода будут доставлены на станцию Степную. У меня в Гуляй-Борисове было отобрано немного более 2000 рублей; не отыскали
