Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Никто из нас не обладал таким политическим чутьем, как Геббельс, и мы могли лишь соглашаться с ним. Его критические речи ярко продемонстрировали истинное значение поражения под Сталинградом – Геббельс явно начал сомневаться в гениальности Гитлера, а следовательно, и в победе. Такие же сомнения одолевали и нас.

Я повторил наше предложение подтвердить полномочия Геринга, которыми он был наделен в начале войны, включая право издавать директивы даже без согласования с Гитлером. Тогда мы смогли бы поколебать захваченную Борманом и Ламмерсом власть. Им пришлось бы смириться с существованием государственного органа, возможностями которого Геринг по лености своей не пользовался.

Поскольку отношения Геббельса и Геринга после инцидента с рестораном «Хорхер» испортились, собравшиеся попросили меня переговорить с рейхсмаршалом[152].

Современный читатель, вероятно, задается вопросом: почему, пытаясь в последний раз сплотиться, мы избрали человека, который годами купался в роскоши, игнорируя свои многочисленные обязанности? Однако Геринг не всегда был таким. Его еще помнили как человека резкого, но энергичного и умного, создателя немецкой военной авиации и четырехлетнего плана. Мы рассчитывали, что, если поставленная задача его заинтересует, он вновь обретет решительность и энергию. А если нет, то оборонный комитет рейха в любом случае останется инструментом принятия радикальных решений.

Размышляя о прошлом, я сознаю, что лишение Бормана и Ламмерса власти вряд ли изменило бы ход событий, ибо для смены курса следовало не пытаться сбросить секретарей Гитлера, а выступить против него самого. Однако для нас это было немыслимо. Напротив, если бы нам удалось укрепить личные позиции, которым угрожал Борман, то пришлось бы следовать за Гитлером еще преданнее, чем прежде, еще преданнее, чем трусливый Ламмерс и мастер интриги Борман. Тот факт, что мы считали минимальные меры столь важными, лишь демонстрирует, в каком замкнутом мирке мы вращались.

Именно тогда я впервые выглянул из своего технического заповедника и нырнул в мутные воды политических интриг, чего так долго и тщательно избегал. Однако я вижу в этом шаге определенную логику. Я понял, что ошибался, воображая, будто бы смогу сосредоточиться исключительно на своей работе технического специалиста. В авторитарной системе любой, кто хочет сохранить свое место во власти, неизбежно попадает на поле, где ведутся политические сражения.

Геринг жил в своем летнем доме в Оберзальцберге, куда, как я узнал от фельдмаршала Мильха, он удалился в длительный отпуск, обиженный тем, что Гитлер раскритиковал его руководство военно-воздушными силами. Я приехал в Оберзальцберг 28 февраля 1943 года, на следующий день после беседы у Геббельса, и Геринг сразу же согласился принять меня.

Наша многочасовая беседа прошла в дружеской и непринужденной обстановке, чему способствовала интимная атмосфера сравнительно небольшого дома. Меня поразили покрытые лаком ногти Геринга и его явно нарумяненные щеки, хотя огромная рубиновая брошь на зеленом бархатном халате была для меня зрелищем привычным.

Геринг спокойно слушал наше предложение и мой отчет о берлинском совещании. Иногда он доставал из кармана горсть неоправленных драгоценных камней и перебирал их, любуясь игрой света. Казалось, он восхищен нашим высоким мнением о нем. Как и мы, осознавая опасность усилившегося влияния Бормана, Геринг соглашался с нашими планами, но все еще сердился на Геббельса из-за «Хорхера», и тогда я предложил ему лично пригласить к себе министра пропаганды, чтобы вместе все тщательно обсудить.

На следующий день в Берхтесгаден прибыл Геббельс. Я сообщил ему о результатах проведенной беседы, мы вместе поехали в дом Геринга, и я оставил обоих руководителей наедине налаживать их почти всегда напряженные отношения. Когда меня к ним снова пригласили, Геринг радостно потирал руки в предвкушении надвигающейся политической битвы и вообще был очень приветлив. Для начала он предложил увеличить штат Комитета обороны рейха и ввести в него Геббельса и меня. Кстати, то, что мы не были членами комитета, доказывает, какую незначительную роль сей комитет играл.

Мы также говорили о необходимости замены Риббентропа, который, вместо того чтобы склонять Гитлера к проведению разумной политики и находить политические решения наших сложнейших военных проблем, превратился в рупор Гитлера.

Распалившись, Геббельс воскликнул: «Фюрер не разглядел сущность Ламмерса, как и Риббентропа!»

Геринг вскочил на ноги: «Он мне и слова вставить не дает. Всегда наносит удар ниже пояса. Но я положу этому конец! Мы все вместе положим этому конец, господа!»

Геббельс явно наслаждался яростью Геринга и умышленно разжигал ее, однако, опасаясь опрометчивых действий неискушенного в политике рейхсмаршала, заметил: «Положитесь на нас, герр Геринг. Мы откроем глаза фюреру на Бормана и Ламмерса. Только мы не должны слишком рисковать. Придется действовать медленно. Вы же знаете фюрера, – и с еще большей осторожностью: – В любом случае нам не следует слишком откровенно разговаривать с остальными членами правительства. Им вовсе не обязательно знать, что мы намереваемся устранить «комитет трех». Нами руководит преданность фюреру. У нас нет никаких личных амбиций. Но если каждый из нас будет поддерживать остальных перед фюрером, то мы быстро овладеем ситуацией и сможем оградить фюрера от нежелательного влияния».

Результат встречи вдохновил Геббельса. «Это сработает, – сказал он мне. – Геринг просто возродился. Вы тоже так думаете?»

Действительно, за все последние годы я не видел Геринга столь энергичным. Во время долгой прогулки по тихому Оберзальцбергу мы с Герингом обсуждали тактику Бормана. Геринг считал, что Борман нацелился на роль преемника Гитлера и не остановится ни перед чем, чтобы обойти его, Геринга, а фактически всех нас, ради достижения своей цели. Я воспользовался случаем и рассказал Герингу, как Борман использует любую возможность, дабы подорвать его авторитет. Геринг со все возрастающим интересом слушал мой рассказ о прежних чаепитиях в Оберзальцберге, куда его не приглашали и где я имел возможность ознакомиться с методами Бормана.

Борман никогда не атаковал свои жертвы открыто, а просто вплетал в разговор мелкие эпизоды, которые в итоге служили его цели. Так, например, Борман как-то рассказывал популярные в Вене анекдоты, порочащие лидера гитлерюгенда Бальдура фон Шираха, но осмотрительно не соглашался с последующими нелицеприятными комментариями Гитлера. Наоборот, он даже похвалил Шираха, но так, что оставил неприятное впечатление о нем. Примерно за год подобных упражнений Борман добился своей цели: Гитлер стал открыто демонстрировать неприязнь и даже враждебность к Шираху. Тогда Борман отважился на следующий шаг: в отсутствие Гитлера заметил – как будто закрывая тему, но на самом деле уничтожая свою жертву, – мол, Ширах из Вены, а там каждый интригует против каждого. «Борман не изменит своей тактике и в отношении вас», – добавил я в заключение.