Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Мы долго убеждали Гитлера в том, что определенные изменения необходимы. Следует значительно упростить административную систему, сократить потребление, ограничить культурную сферу. Я предложил поручить это Геббельсу, но Борман, боявшийся усиления власти соперника, был начеку и необходимые полномочия получил союзник Бормана по «комитету трех» доктор Ламмерс. Ламмерс был начисто лишен инициативности и воображения, зато ревниво пекся об интересах священной для него бюрократии.

С января 1943 года Ламмерс председательствовал вместо Гитлера на заседаниях кабинета министров и приглашал на эти заседания только тех членов правительства, которых непосредственно касались вопросы повестки дня. Заседания проводились в кабинете министров, и это доказывает, какую огромную власть захватил или собирался захватить «комитет трех».

Заседания кабинета министров проходили весьма бурно. Геббельс и Функ поддерживали мои радикальные взгляды, а министр внутренних дел Фрик и Ламмерс, как и ожидалось, высказывали сомнения. Заукель утверждал, что может набрать любое количество требуемых от него рабочих, в том числе и квалифицированных, за пределами рейха[149]. Даже когда Геббельс призвал руководителей партии отказаться от их почти безграничных привилегий, ничего не изменилось. Ева Браун, обычно столь непритязательная, услышав о предполагавшемся запрете на перманент и прекращении производства косметики, в гневе бросилась к Гитлеру. Гитлер сразу же засомневался и предложил мне потихоньку прекратить выпуск «красок для волос и другой продукции, необходимой в косметологии», а также «прекратить ремонт станков, производящих приспособления для перманента»[150].

После нескольких заседаний в рейхсканцелярии и Геббельсу, и мне стало ясно, что ни Борман, ни Ламмерс, ни Кейтель не собираются способствовать подъему военной промышленности. Наши усилия увязли в трясине бессмысленных мелочей.

18 февраля 1943 года во Дворце спорта Геббельс произнес речь о «тотальной войне», которая была адресована не только населению, но и – косвенно – руководству, игнорировавшему все наши предложения о резком сокращении числа домашней прислуги. По сути, это была попытка повернуть общественное мнение против Ламмерса и прочих сибаритов.

Кроме как на самых успешных публичных выступлениях Гитлера, мне никогда не доводилось видеть столь ловкого разжигания фанатизма. Вернувшись домой, Геббельс удивил меня анализом того, что казалось – если использовать термины психологии – чисто эмоциональным взрывом. Так проанализировать свое выступление мог бы опытный артист. И публика в тот вечер Геббельсу понравилась: «Вы заметили? Они реагировали на малейший оттенок моей речи и аплодировали именно в нужных местах. В политическом отношении это самая подкованная аудитория в Германии». В тот вечер его слушателями были тщательно отобранные партийными организациями известные интеллектуалы и популярные актеры вроде Генриха Георге, чьи аплодисменты кинокамера запечатлела для широкой публики.

Речь Геббельса имела и внешнеполитический аспект. То была одна из нескольких попыток дополнить исключительно военный подход Гитлера к политике. Во всяком случае, Геббельс стремился напомнить Западу об опасности, угрожавшей Европе с востока. Несколько дней спустя он выразил глубокое удовлетворение благоприятными комментариями западной прессы.

Между прочим, Геббельс тогда, пожалуй, был не прочь стать министром иностранных дел. Используя свое незаурядное красноречие, он пытался настроить Гитлера против Риббентропа и, казалось, успешно. По меньшей мере Гитлер не возражал против его доводов, не сводил, по своей привычке, разговор к более приятной теме, и Геббельс уже думал, что выиграл эту игру, когда Гитлер неожиданно начал расхваливать прекрасную работу Риббентропа и его талант переговорщика с «союзниками» Германии. Заключил он свои похвалы удивительным замечанием: «Вы совершенно заблуждаетесь в отношении Риббентропа. Он один из наших самых выдающихся представителей, и придет время, когда история поставит его выше Бисмарка. Он намного лучше Бисмарка». Наряду с этим Гитлер запретил Геббельсу взывать к Западу, как он сделал это в своей речи во Дворце спорта.

Тем не менее Геббельс не ограничился столь бурно одобренным обществом призывом к «тотальной войне» и издал приказ о закрытии роскошных берлинских ресторанов и дорогих увеселительных заведений. Разумеется, Геринг использовал свой авторитет для спасения любимого ресторана «Хорхер», но вскоре демонстранты, несомненно организованные Геббельсом, разбили окна этого заведения. Геринг сдался, однако в отношениях между ним и Геббельсом появилась глубокая трещина.

Вечером, после упомянутой выше речи во Дворце спорта, в роскошной, построенной незадолго до войны резиденции Геббельса у Бранденбургских ворот собралось много известных личностей: фельдмаршал Мильх, министр юстиции Тиракк, статс-секретарь министерства внутренних дел и правая рука Геббельса Штуккарт, статс– секретарь Кернер, Функ и Лей. Там впервые обсуждалось наше с Мильхом предложение об использовании возможностей Геринга, как «председателя комитета министров по обороне рейха», для сплочения немецкого народа в условиях войны.

Через девять дней Геббельс снова пригласил к себе Функа, Лея и меня. Его огромный, богато обставленный особняк теперь производил мрачное впечатление. Чтобы показать положительный пример поведения в условиях «тотальной войны», Геббельс распорядился запереть парадные гостиные, а во всех оставшихся помещениях выкрутить большую часть электрических лампочек. Нас пригласили в более скромное помещение площадью около сорока квадратных метров. Когда слуги в ливреях принесли чай и французский коньяк, Геббельс подал им знак удалиться и не беспокоить нас. «Так дальше не может продолжаться, – начал Геббельс. – Гитлер не желает слышать о том, как мы видим ситуацию из Берлина. Я не могу влиять на его политику, не могу даже докладывать ему о самых неотложных мерах в подвластной мне сфере. Все отчеты проходят через Бормана. Необходимо убедить Гитлера приезжать в Берлин чаще. Гитлер больше не занимается внутренней политикой, ее всецело контролирует Борман, сумевший убедить фюрера в том, что тот по-прежнему держит в своих руках бразды правления. Борман – доктринер с огромными амбициями – преграждает путь разумной политике, отсюда вытекает неотложная и наиглавнейшая задача: ограничить его влияние!»

Вопреки своим привычкам Геббельс не удержался и от критических замечаний в адрес Гитлера: «Сейчас мы переживаем не «кризис власти», а «кризис лидера»![151] Геббельс, прирожденный политик, не понимал, как Гитлер мог отстраниться от политики – самого важного инструмента власти – ради роли Верховного главнокомандующего.