Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

А пока в окруженных войсках снова уменьшили нормы довольствия. В буфете Генштаба Цайтцлер демонстративно требовал такой же паек и заметно худел. Через несколько дней Гитлер заявил, что начальнику Генштаба непозволительно истощать себя, демонстрируя солидарность с войсками, и приказал Цайтцлеру питаться нормально. Однако на несколько недель фюрер наложил запрет на коньяк и шампанское. Настроение в Ставке становилось все более подавленным, лица офицеров превращались в скорбные маски, часто воцарялось молчание. Никто не хотел говорить о постепенном уничтожении армии, всего лишь несколько месяцев назад столь победоносной.

Гитлер продолжал надеяться. Он все еще уповал на лучшее во время моего следующего визита в Ставку со 2 по 7 января, хотя контрнаступление, организованное по его приказу для того, чтобы прорвать кольцо вокруг Сталинграда и доставить необходимые припасы погибающей армии, провалилось две недели назад. Правда, еще теплилась надежда на решение об эвакуации 6-й армии из котла.

Как-то, когда я ждал в помещении рядом с комнатой оперативных совещаний, я услышал, как Цайтцлер буквально умолял Кейтеля хотя бы сейчас помочь ему убедить Гитлера отдать приказ об эвакуации. Это последний момент, когда еще можно предотвратить страшную катастрофу, говорил Цайтцлер. Кейтель торжественно пообещал Цайтцлеру поддержать его, но во время совещания, когда Гитлер вновь подчеркнул, как важно отстоять Сталинград, Кейтель прошествовал к карте и, указав на крохотный район города, окруженный широкими красными кольцами, взволнованно воскликнул: «Мой фюрер, мы удержим город!»

В этой безнадежной ситуации 15 января 1943 года Гитлер подписал специальную директиву, предоставлявшую фельдмаршалу Мильху полномочия использовать для снабжения Сталинграда такое число военных и гражданских самолетов, какое он сочтет необходимым, не испрашивая разрешения Геринга[145].

В то время я несколько раз звонил Мильху, так как он обещал спасти моего брата, оказавшегося в окружении под Сталинградом. Однако в общем хаосе найти его не смогли. Брат присылал мне письма, полные отчаяния. Когда он заболел желтухой и у него распухли суставы, его забрали в полевой госпиталь, но он не смог выдержать тамошних условий и дотащился до своих друзей на наблюдательный артиллерийский пост. Больше писем от него не было. Такие же душевные страдания, как я и мои родители, испытывали сотни тысяч семей, некоторое время получавшие авиапочту из окруженного города, а затем потерявшие со своими близкими всякую связь[146].

Гитлер не обронил ни единого слова о катастрофе, за которую несли ответственность только он и Геринг, но приказал сформировать новую 6-ю армию, которой надлежало возродить славу погибшей. Полтора года спустя, в середине августа 1944 года, и эта армия был окружена русскими и уничтожена.

Наши враги справедливо назвали сталинградскую катастрофу коренным переломом в той войне, однако в Ставке Гитлера наступило лишь временное оцепенение, сменившееся лихорадочной штабной работой и бесконечными обсуждениями самых незначительных деталей. Гитлер начал строить планы новых побед на 1943 год. Правящая верхушка рейха, уже разрываемая противоречиями, завистью и ревностью, не сомкнула ряды перед надвигавшейся опасностью. Наоборот, в лабиринте интриг, созданном Гитлером путем разделения центров власти, все игроки повысили ставки.

18. Интриги

Зимой 1942 года во время сталинградского кризиса Борман, Кейтель и Ламмерс решили теснее сплотиться вокруг Гитлера. С тех пор все документы, требовавшие подписи главы государства, «просеивал» этот «комитет трех» якобы для того, чтобы предотвратить подписание случайных распоряжений и, соответственно, покончить с неразберихой в руководстве. Гитлер не возражал, поскольку окончательное решение оставалось за ним. Соглашаясь с этим порядком, Гитлер рассчитывал на объективность и беспристрастность своих приближенных.

«Комитет трех» разделил сферы влияния. Кейтель, уполномоченный курировать все приказы, относившиеся к вооруженным силам, с самого начала попал в затруднительное положение, поскольку главнокомандующие военно-воздушными силами и военным флотом наотрез отказались признать его власть. Изменения в полномочиях министерств, конституционные акты и административные вопросы предполагалось проводить через Ламмерса, однако Ламмерс не имел прямого доступа к Гитлеру и решение всех этих вопросов постепенно перешло к Борману. За собой Борман зарезервировал сферу внутренней политики, но ему явно не хватало ума и знаний, так как более восьми последних лет он был всего лишь тенью Гитлера. Все это время он не смел отправиться в длительную командировку или даже в отпуск, опасаясь потерять свое влияние. Из опыта работы с Гессом Борман знал, какую опасность представляют амбициозные заместители. Гитлер с готовностью начинал сотрудничать со вторыми людьми в любой организации, как только ему их представляли. Эта уловка согласовывалась с его склонностью «разделять и властвовать». К тому же ему нравилось видеть новые лица, пробовать новых людей в деле. Чтобы избежать появления соперника в собственном хозяйстве, многие министры старались не назначать умных и энергичных заместителей.

Если бы план этой троицы удался и они смогли бы фильтровать поступающую к Гитлеру информацию и контролировать его, то это привело бы к ограничению его единоличной власти. Для осуществления подобного плана требовались инициативность, воображение и чувство ответственности, но Кейтель, Ламмерс и Борман привыкли действовать от имени Гитлера и рабски зависели от его воли. Более того, Гитлер вскоре разрушил их схему: она ему надоела, да и противоречила его темпераменту. Разумеется, те, кто не вошел в «комитет трех», возмущались его господством.

В реальности только Борман представлял опасность для элиты рейха. Он один, с согласия Гитлера, составлял график его встреч, то есть решал, кого из штатских членов правительства или партии фюрер может или – что более важно – не может принять. Отныне почти никто из министров, рейхсляйтеров или гауляйтеров не мог попасть к Гитлеру, не подав заранее свои проекты Борману для представления их фюреру. Борман был очень расторопным. Обычно уже через несколько дней чиновник получал ответ в письменном виде, а прежде приходилось ждать месяцами. Я остался единственным исключением из этого правила. Поскольку моя сфера деятельности была по сути своей военной, я встречался с Гитлером, когда возникала необходимость, и время мне назначали его адъютанты.

Иногда в конце нашего с Гитлером совещания адъютант объявлял о приходе Бормана, после чего Борман входил в комнату со своими папками. Несколькими фразами он излагал суть присланных ему докладных записок. Говорил он монотонно, с нарочитой беспристрастностью и сразу же предлагал собственное решение. Обычно Гитлер кивал и произносил: «Согласен». На основании этого единственного слова или весьма расплывчатого замечания, едва ли означавшего приказ, Борман зачастую набрасывал длинные инструкции. Вот так иногда за полчаса принимался десяток, если не больше важных решений. «Де-факто» Борман руководил внутренней политикой рейха. Несколько месяцев спустя, 12 апреля 1943 года, Борман заполучил подпись Гитлера на, казалось бы, маловажном документе и стал «секретарем фюрера». Если до этого момента его полномочия, строго говоря, сводились к партийной деятельности, новый пост давал ему доступ в любую сферу.