Михаил Ульянов - Реальность и мечта

Мне повезло, я действительно считаю это великим счастьем — записать несколько произведений Александра Трифоновича Твардовского: «Василия Тёркина», «За далью — даль», «Дом у дороги».

«Тёркин». Хрестоматийнейшая вещь. Тысячу раз на разных самодеятельных и профессиональных сценах читанная, игранная, спетая, в расхожем виде известная и вроде бы всем понятная. «Тёркин» вошел уже в плоть и кровь русского народа. «Тёркин» неотделим от него, это синоним бойца — храбреца, удальца и молодца. Поэтому браться за поэму было необычайно интересно, но и чрезвычайно опасно. В свое время ее замечательно читал Дмитрий Николаевич Орлов, один из прекраснейших российских чтецов-декламаторов. Но нет, слово «декламатор», пожалуй, к нему не подходит. Он даже не был чтец, это не точно определяет его манеру. Он был абсолютно уникальный, чарующий рассказчик. Надо послушать, как он записал «Конька-Горбунка», русские сказки, какие у него передачи о деде Щукаре, как он читал четвертую книгу «Тихого Дона». Трудно даже рассказать, до какой степени он был по-российски звучен. Орлов весь был как частушка, как поговорка, как присказка. В его необычном певучем голосе звучала Россия во всей ее неслыханной простоте, и наготе, и неприхотливости, и в то же время поэтичности. И его запись «Василия Тёркина» тоже была очень известна. И когда мне предложили заново переписать поэму, я сразу понял, с какой глубочайшей ответственностью мне надо подойти к этой работе.

Вместе с режиссером Эмилем Григорьевичем Верником мы стали вчитываться и искать для поэмы новое звучание. Постепенно поняли: если в орловском исполнении Тёркину была присуща прямо-таки былинная удаль, безунывность, российская несгибаемость, то мне такое выразить не дано. Я был бы в этом натужен, фальшив и неловок. А мне подумалось, что Тёркин не

Реальность и мечтатолько удалой и веселый: кроме того, что Тёркин неунывающий забавник, он еще и серьезен. Другим и не может быть человек, вставший не на жизнь, а на смерть за свою Родину. Знаменитые главы «Тёркин и смерть», «Тёркин и рукопашный бой» рассказывают о человеке, философски размышляющем о жизни, о смерти, о Родине, о долге, о войне, о враге. То есть мы с Верником стали искать историю человека не столько веселого и озорного, не столько удалого и неунывающего, что при нем остается, раз поэма написана именно так, сколько крепко стоящего на земле хозяина жизни, хозяина своих поступков, своей Родины, которую он любит верно и непреклонно. То есть мы попытались отыскать такую сторону у Твардовского и его Тёркина, которая пока была непривычной для отчественного слушателя. Впрочем, я полагаю, что мы не придумали эту трактовку, а просто сумели извлечь ее из поэмы.

Твардовский — поэт лирический и раздумывающий. Пожалуй, он задает в своих стихах куда больше вопросов, чем другие поэты, прошедшие Великую Отечественную войну. И это вопросы не того человека, который во всем сомневается и ничего не понимает, а человека, который хочет понять знаемое еще глубже, еще вернее, хочет проникнуть душой в самую суть вещей.

Во время записи мы размышляли над этим, поэтому «Тёркин» получился у нас менее лубочным и плакатным, менее народно-обиходным, а более философеки-поэтическим и, я бы сказал, философски-патриотическим. Правы мы оказались или нет, сказать трудно, однако, судя по отзывам слушателей, многие приняли наше решение. Что до моих актерских амбиций, то Орлов был безусловно первым из тех, кто читал «Тёркина», но и я точно не стану последним в этом ряду.

В 70-е годы для меня начался расцвет работы на радио. Это были прекрасные годы. Вместе с Розой Иоффе и Борисом Дубининым мы трудились над «Тихим Доном», стараясь уложить эту литературную глыбу в сорок часов живого звучания. Когда мне предложили исполнить столь масштабный радиопроект, меня охватил страх. Я не понимал, с какой же стороны взяться за него, да и кто будет так долго вслушиваться в голос из динамика. Говорят, человек около восьмидесяти процентов информации об окружающем мире получает глазами, и только двадцать приходятся на остальные органы чувств. Что же из этого достается слуху? Но от подобных работ не отказываются, и позже стало понятно, что я тоже не прогадал. Была такая радиопередача «В рабочий полдень». Оказалось, что каждый день сотни тысяч людей в обеденный перерыв со своими бутылками кефира и бутербродами включают приемники, чтобы в течение получаса послушать радиоспектакль. В этот формат вписались и мы, и вскоре пришло огромное количество благожелательных писем. Успех был полный! А работа выдалась непростой, ведь для каждого персонажа требовалось найти неповторимую интонацию, его голосовую характеристику: для Григория, Аксиньи, Натальи, Ду- няши, Ильинишны, Петра, Астахова, Пантелея Прокофьича. Создавая особый мир романа, я искал все новые модуляции, чуть менял тембр голоса, порой хрюкал и мяукал. Из всего этого постепенно сложилась партитура.

Поиски многих и многих характеров обозначили передо мной весьма специфическую задачу: все персонажи должны быть различимы, не должны сливаться во что-то одно, и в то же время я не должен перевоплощаться в них.

Не все сразу получалось. Но вот после многих проб и вариантов начали вырисовываться Григорий, его грубовато-властный голос, Аксинья, чей грудной, низкий голос будто призывал к себе, обещая что-то, Дуняша с веселым, звонким голосом-колокольчиком, Пантелей Прокофьич с ворчливым, резким, желчно- бурчливым голосом и с высоким, чуть болезненным и протяжным Ильинишна… Постепенно в запись один за другим пошли Валетка, Михаил Кошевой, а там еще станичники, а там все новые и новые действующие лица, и каждому из них надо было подобрать свой голос, свою характерность, свои особенности. Плюс к этому мы не убирали совсем поэтические описания природы, ведь у Шолохова она обязательно подчеркивает состояние героя: вспомнить хотя бы знаменитую сцену, когда Наталья клянет Григория за измену, а над ней в то же время полыхает буря с громом и молниями.

Запись романа продолжалась два с половиной года. Всего прозвучало шестьдесят четыре серии «Тихого Дона» приблизительно по полчаса каждая, то есть более двух суток радиоспектакль шел в эфире. Это громада! И главная трудность в ее подготовке заключалась в том, чтобы не нарушить замысла автора, не выпустить спектакль, расходящийся с литературным оригиналом.

«Плох был тот писатель, который прикрашивал бы действительность в прямой ущерб правде и щадил бы чувствительность читателя из ложного желания приспособиться к нему. Книга моя не принадлежит к тому разряду книг, которые читают после обеда и единственная задача которых состоит в способности мирному пищеварению» — такими словами Михаил Шолохов обозначил суть своего «Тихого Дона», подобную задачу применительно к радио следовало решить и мне.