Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
В области еврейской общественной мысли Бранд примыкал к палестинофилам (он был близок с доктором Пинскером, автором «Автоэмансипации»[160], — книги, положившей начало палестинофильскому движению и созданию Общества палестинофилов в Одессе[161]); при зарождении сионизма стал сионистом, но активного участия в делах партии не принимал. Этому препятствовало и его служебное положение. Еще сравнительно молодым человеком, в 1902 году, он был назначен Витте в члены ученого комитета Министерства финансов. Это назначение было для того времени исключительным. Прием на государственную службу евреев был наглухо закрыт. Движение по службе для немногих евреев, оставшихся на ней в виде исключения, было совершенно невозможно. Достаточно указать на то, что такой ценимый всем судебным ведомством работник, как Я.М. Гальперин, за десятки лет не мог сдвинуться с должности начальника отделения в Министерстве юстиции. Заслуженный судебный деятель, имевший огромную популярность на Волге, Я.Л. Тейтель пребывал десятки лет в должности судебного следователя. Некоторые, как, например, обер-секретарь М.П. Шафир, вынуждены были и вовсе покинуть службу.
Бранд, по самым свойствам своих дарований, оказался чрезвычайно подходящим выполнителем учено-литературных заданий министерства. Не будучи ученым в полном смысле слова, он умел с чрезвычайной быстротой усваивать сущность любого вопроса в областях экономической и финансовой, легко разбирался в статистических и литературных материалах; и, будучи внутренно свободен в решении вопроса, который его до приступа к выполнению задачи не занимал, он мог, не погрешая против своего убеждения, убедительно и блестяще оснащать предуказанное со стороны Витте решение подходящими аргументами и соображениями.
Витте был мастер выбирать сотрудников и использовать их способности…
С уходом Витте Бранд оказался более свободным от служебных учено-литературных трудов и мог более интенсивно заняться вопросами еврейской общественности, стал участвовать в образовавшихся разных еврейских кружках и в сопутствующих всякому оживлению в общественной жизни столкновениях воззрений, личных честолюбий и т. п.
Последней работой Бранда в качестве члена ученого комитета Министерства финансов оказалась, по воле судьбы, записка о тех ограничениях в правах евреев по жительству и по торговле, которые подлежали бы немедленной отмене в интересах торговли и промышленности. Записка составлена была по поручению министра финансов В.Н. Коковцева в 1904 году. Мне пришлось снабдить Бранда необходимым материалом, в том числе и собственной моей статьею о практике применения законов о евреях, впоследствии вошедшей в мою книгу «О правовом положении евреев» (1909)[162]. К этой записке мне придется вернуться впоследствии, когда будет речь о высочайшем указе 9 августа 1904 года, — об этом первом, после двадцати пятилетнего перерыва, облегчительном для евреев узаконении. Вскоре после этого Бранд серьезно занемог. Больным он отправился за границу для лечения, но по дороге на курорт, в Берлине, болезнь обострилась, и Бранд там же скончался на руках жены, стойко и с необычайным мужеством переносившей неимоверную тягость ухода за медленно угасавшим больным, страстно цеплявшимся за жизнь.
Возвращаюсь к 1880 году. Как я сказал, нашим любимым органом печати была газета «Молва», издававшаяся Полетикой. Конец семидесятых годов изобиловал крупными политическими событиями — ряд следовавших одно за другим покушений на Александра II, политические процессы, в особенности процесс Веры Засулич, покушавшейся на жизнь петербургского градоначальника генерала Трепова[163]. Все это, однако, мало отражалось на жизни полтавской молодежи вообще. Только небольшой кружок сознательных, или, как тогда говорили, «развитых», молодых людей, вкусивших из запретного чтения Чернышевского, Добролюбова и Писарева, переживал в нашей глуши отголоски смутных чаяний и «мировой скорби». Либеральная пресса того времени в лице газеты «Голос» нас далеко не удовлетворяла, не давала ответов на волновавшие нас вопросы. Шаблонно-западническое мировоззрение, осторожная оппозиция, которая по тогдашнему, хотя неизящному, но верному и образному, выражению обозначалась «держанием кукиша в кармане», раздражала молодежь; начавшееся после войны с Турцией националистическое течение вызывало в «Голосе» лишь слабый протест. Правда, эта газета боролась против московского клича «Назад, домой!», раздававшегося с Тверского бульвара, то есть из редакции «Московских ведомостей» Каткова и со столбцов газеты «Русь», издававшейся Аксаковым. Но все это не соответствовало нашему настроению. Мы с Брандом были далеки от нигилистических кругов, — тогда революционное настроение называлось «нигилизмом», — только изредка попадались нам в руки прокламации и другие подпольные издания народовольческих групп. Мы не были социалистами; но все же умеренное либеральничание «Голоса» и ему подражающих провинциальных органов, вроде новой тогда харьковской газеты «Южный край» Юзефовича, нам претило. Для молодых, чутких еврейских душ ощутителен был хотя и стыдливо прикрываемый, но все же иногда сквозь либеральные рассуждения пробивавшийся и проявлявшийся в мелочах антисемитизм, или, как тогда говорили, «юдофобия». Особенно помню какую-то статью проф. Градовского в «Голосе», которая произвела на нас впечатление явного юдофобского выпада. Газета «Молва» была свежее, шла навстречу цензурным карам в виде предостережений, лишений права печатать объявления. Она не опасалась затрагивать больные вопросы дня; словом, была направления радикального. Само собою разумеется, что дни этой газеты были сочтены. Ей на смену появилась «Страна» под редакцией Леонида Полонского. В ней, нам казалось, бесстрашно затрагивались политические вопросы и, насколько возможно было при тогдашней цензуре, подсказывалась мысль, что России нужны не частичные реформы, а, как стали выражаться двадцать пять лет после того, «реформа», то есть народное представительство.
Наступило время, охарактеризованное впоследствии как период именин сердца, — диктатура графа М.Т. Лорис-Меликова[164]. Возникли те чаяния, которые пятнадцать лет спустя внук Александра II, Николай II, на пороге его несчастного царствования, назвал на приеме земских депутатов «бессмысленными и беспочвенными мечтаниями»[165]. Уже как харьковский генерал-губернатор с обширными полномочиями, какими обыкновенно наделялись генерал-губернаторы, призванные искоренять крамолу, Лорис-Меликов приобрел себе репутацию гуманного и справедливого областного диктатора. Он раз приезжал в Полтаву и посетил нашу гимназию. Население встретило его торжественно и необычайно
