Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Бранд явился в Полтаву с твердым убеждением, что ему учиться уже больше нечему. Такое убеждение я всегда отмечал у талантливых автодидактов, которым, благодаря своим способностям, удалось использовать крохи знаний, приобретенных в качестве самоучек, без системы, собственными усилиями. Мальчиком тринадцати лет Бранд стал писать на еврейском языке. Для меня непостижимо, каким образом где-то в Махновке этот мальчик мог в таком совершенстве овладеть древнееврейской речью и приобрести такой выдающийся по красоте литературный стиль. Ближе познакомившись с ним, я убедился в его необычайных лингвистических способностях. Колоссальная память давала ему возможность легко запоминать обороты речи и готовые формы даже чужого для него языка. Из каждой прочитанной книги в его мозгу, как на негативе, отпечатывались целые фразы и образы, особенно чудные образы из книг Пророков и вообще из Библии, и сами собою потом вплетались, переработанные, в его собственное изложение.
Какими-то судьбами ему удалось в Махновке прочитать известный роман Мапу «Агавас-Цион» {«Любовь Сионская») и «Ашмас-Шомрон» («Вина Самарии»). Эти романы имели большое влияние на еврейскую молодежь. Чудный библейский язык автор обратил в средство говорить не уму, а чувствам юных читателей. Колоритно и поэтично рисуя картины древней палестинской жизни, автор задевал самые чувствительные струны еврейского молодого сердца и вводил читателей в мир ощущений, незнакомых молодым людям, отягченным талмудическим багажом. Помню тот восторг, в который и меня приводили страницы «Агавас-Цион»: эта книга говорила о любви и сама дышала любовью к еврейству. Я понимаю, почему чтение этой книги считалось у ортодоксальных аскетов «преступным». Я сам в свое время читал романы Мапу украдкой,
Бранд стал подражателем этого автора. В звучных маленьких сонетах и романсах он изливал чувства, навеянные «Агавас-Цион». Некоторые из его стихотворений были одобрены редакцией журнала «Гашахар» (под редакцией Смоленскина) и были напечатаны. В Полтаву Бранд явился с готовым рукописным запасом стихотворных и прозаических произведений, повестей, рассказов, и даже с началом задуманного романа. Научился Бранд русскому языку еще в Махновке, прочитал Тургенева, особенно увлекался считавшимся тогда сенсационным романом «Отцы и дети». Этого было для него достаточно, чтобы начать довольно недурно писать на русском языке и посылать корреспонденции в киевские газеты, в особенности в газету «Заря», издававшуюся под фактической редакцией М.И. Кулишера. Первая напечатанная корреспонденция придала ему бодрость, и дальнейшие его произведения уже все писались на русском языке. Мы проводили с ним вечера в беседах, в чтении и в спорах по поводу прочитанного. Это был для меня первый товарищ, с которым я мог делиться своими интимными мыслями. Мы отлично понимали друг друга, и, как это редко бывает, наши беседы получали характер не спора, а взаимного возбуждения мысли и фантазии. Мы ловили мысли друг друга на лету, доходили до отвлеченных высот в области политических, самодельно-философских и даже экономических вопросов. Свойство Бранда из прочитанной книги извлекать материал для самостоятельной работы мысли, прилагать усвоенные идеи к другим аналогичным темам служило и мне на пользу. Особенно любили мы читать и беседовать по поводу «Парижских писем» Берне[156], увлекались мы и поэзией Гете, но особенно близок был нам Шиллер и, конечно, Гейне (всех их мы читали в переводах). В неописуемый восторг привел нас «Натан Мудрый» Лессинга[157].
Бранд остался жить в Полтаве и стал постоянным корреспондентом киевской «Зари». Со временем к нам присоединилось еще несколько молодых людей из местной еврейской интеллигенции, и таким образом мы образовали небольшой кружок, который незаметно стал как бы руководящим центром местного еврейского общественного мнения. Я, выйдя из состояния одиночества, оживился, вернул себе ту душевную жизнерадостность, которою обладал в детстве.
Почти ежедневно, на короткое время, мы встречались в читальной местной библиотеки, где можно было читать газеты. Любимым нашим органом была газета «Молва»; но я вернусь еще к вопросу о тогдашней прессе, и хотел бы теперь докончить мой краткий рассказ о Бранде. На летние месяцы Бранд уезжал из Полтавы «на кондиции», как тогда говорили, то есть в деревню на урок. Предметом преподавания Бранда был еврейский язык. Изучение его в еврейской среде было совершенно новым и редким явлением. За время отсутствия Бранда мы были с ним в усердной переписке, заменявшей личное общение. В письмах затрагивались самые интимные стороны нашей жизни, мысли и вопросы, волновавшие нас. Бранд упорно отказывался признать для себя необходимость систематического образования; и лишь после долгих с моей стороны настояний он решил готовиться к экзамену зрелости, чтобы потом поступить в университет. Я снабдил его надлежащими учебниками и ввел его в изучение древних языков. Надо ли говорить, что Бранду прохождение курсов по установленной программе большого труда не стоило. Он приступил к экзамену после неполного года занятий, но болезнь помешала ему их окончить, и аттестат зрелости ему удалось получить лишь в 1884 году, двумя годами позже окончания мною гимназического курса. Он поступил в Киевский университет и пользовался стипендией, назначенной ему сахарозаводчиком Лазарем Израилевичем Бродским, по рекомендации доктора Мандельштама и особенно М.И. Кулишера; редактор «Зари» пользовался большим влиянием и безусловным уважением в местном еврейском и нееврейском обществе. Бранд усердно сотрудничал в местных органах печати и писал даже передовые статьи. В Киеве в то время над умами господствовал С.Ю. Витте, управлявший Юго-Западными железными дорогами. Профессора университета по политической экономии и финансовому праву (Антонович, Цитович и даже «сам» Пихно, редактор получившей впоследствии столь большое значение газеты «Киевлянин») находились под непосредственным влиянием Витте. Одной из тем на соискание медали для студентов была следующая: о денежной повинности освобождаемых от отбывания воинской повинности. Бранд написал превосходную работу, получил золотую медаль, сочинение было напечатано в «Известиях Киевского университета»[158] и было оценено Витте. Это обстоятельство дало возможность Бранду по окончании им университета найти в лице Витте, перешедшего к тому времени в
