Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов

Телохранитель был отравлен.

В неравной битве изнемог,

Обезображен, обесславлен

Футбола толстокожий бог.

И с легкостью тяжеловеса

Удары отбивал боксер:

О, беззащитная завеса,

Неохраняемый шатер!

Должно быть, так толпа сгрудилась —

Когда, мучительно-жива,

Не допив кубка, покатилась

К ногам тупая голова…

Неизъяснимо лицемерно

Не так ли кончиком ноги

Над теплым трупом Олоферна

Юдифь глумилась и враги?88

По воспоминаниям Владимира Пяста, образ Юдифи в этом стихотворении «был вызван одной из постоянных посетительниц» артистического петербургского кафе «Бродячая Собака», «имевших прозвание „Королевы Собаки“ (таких было несколько)»89. В позднейшей повести Мандельштама «Египетская марка» эта девушка, спроецированная на знаменитую картину Джорджоне «Юдифь», хранящуюся в Эрмитаже, послужила прообразом коварного женского персонажа: «Юдифь Джорджоне улизнула от евнухов Эрмитажа»90.

5

В 1914 году Мандельштам увлекся тогдашней женой литературного критика Валериана Чудовского, художницей Анной Зельмановой-Чудовской. По воспоминаниям Бенедикта Лившица, это была «женщина редкой красоты, прорывавшейся даже сквозь ее беспомощные, писанные ярь-медянкой автопортреты»91.

Именем Зельмановой-Чудовской открывается аннотированный список влюбленностей поэта, который составила Анна Ахматова в своих мемуарных «Листках из дневника»:

Когда он влюблялся, что происходило довольно часто, я несколько раз была его конфиденткой. Первой на моей памяти была Анна Михайловна Зельманова-Чудовская, красавица-художница. Она написала его на синем фоне с закинутой головой (1914). На Алексеевской улице. Анне Михайловне он стихов не писал, на что сам горько жаловался – еще не умел писать любовные стихи92.

Мы бы хотели обратить особое внимание на два аспекта, связанных с этим фрагментом. Первый аспект: само составление перечня мандельштамовских влюбленностей, прагматика которого может показаться непонятной и/или экстравагантной93, свидетельствует, что Ахматова очень большое значение придавала роли любовной темы в жизни и творчестве поэта. Второй аспект: если Ахматова передала смысл «горьких жалоб» Мандельштама правильно, это означает, что все те его любовные стихотворения, которые мы рассматривали до сих пор, самим поэтом таковыми не признавались, или, точнее говоря, записывались в разряд творческих неудач – «еще не умел писать любовные стихи». А это, в свою очередь, значит, что мы все же имеем право поискать среди стихотворений Мандельштама, в первую очередь не опубликованных при его жизни, такие, которые были связаны с личностью Зельмановой-Чудовской.

Еще А. А. Морозов предположил, что к тому самому портрету Мандельштама работы Зельмановой-Чудовской, о котором упоминает в «Листках из дневника» Ахматова, восходит не опубликованное при жизни поэта стихотворение 1914 года «Автопортрет»94:

В поднятьи головы крылатый

Намек – но мешковат сюртук;

В закрытьи глаз, в покое рук —

Тайник движенья непочатый;

Так вот кому летать и петь

И слова пламенная ковкость, —

Чтоб прирожденную неловкость

Врожденным ритмом одолеть!95

Мандельштамовское стихотворение 1914 года, о котором пойдет речь далее, тоже при жизни Мандельштама полностью никогда не публиковалось. Его текст сохранился в собрании А. Ивича (И. И. Бернштейна). Называется стихотворение «Приглашение на луну»:

У меня на луне

Вафли ежедневно,

Приезжайте ко мне,

Милая царевна!

Хлеба нет на луне,

Вафли ежедневно.

На луне не растет

Ни одной былинки,

На луне весь народ

Делает корзинки —

Из соломы плетет

Легкие корзинки.

На луне – полутьма

И дома опрятней,

На луне не дома —

Просто голубятни,

Голубые дома —

Чудо-голубятни…

Убежим на часок

От земли-злодейки!

На луне нет дорог

И одни скамейки:

Что ни шаг – то прыжок

Через три скамейки.

Захватите с собой

Молока котенку —

Земляники лесной —

Зонтик – и гребенку…

На луне голубой

Я сварю вам жженку!96

Важное отличие этого стихотворения от всех тех, которые мы рассматривали ранее, заключается в следующем: здесь Мандельштам обращается к адресату не на ты, а на вы, то есть обращение из мысленного и гипотетического превращается в возможное в реальной жизни. Но обращается поэт все-таки к условной «царевне», и зовет он эту «царевну» не на реальное свидание, а на условную «луну». Сделав один робкий шаг в сторону реальности, Мандельштам тут же делает два шага назад к привычной уже для него условности. Только теперь перед нами не мадригал русалке, не объективированный портрет американки в Европе, не описание теннисного поединка и не пунктирный пересказ фабулы мелодраматического фильма, а имитация жанра стихотворения для детей с его нарочитой инфантильностью («Захватите с собой / Молока котенку») и забавной нелепицей (если «на луне не растет / ни одной былинки», то откуда тогда берется «солома», из которой «весь народ / делает корзинки»?).

Впрочем, Надежду Мандельштам вся эта бутафория не обманула, и она в одной из своих заметок проницательно предположила, что «„Приглашение на луну“ вовсе для детей не предназначалось. Это из „взрослых“ стихов, и на луну приглашалась, наверное, вполне взрослая женщина»97. Дополнительный аргумент в пользу такой версии заключается в том, что «жженка», которой лирический субъект стихотворения собирается потчевать «царевну», – это крепкий алкогольный напиток типа пунша.

Почему мы предполагаем, что «вполне взрослой женщиной была именно Анна Зельманова-Чудовская? Во-первых, из‑за года написания этого стихотворения. Во-вторых, из‑за фонетической игры, в которую Мандельштам, возможно, сыграл в стихотворении. В «Приглашении на луну», как и в фамилии Зельмановой-Чудовской, есть два сдвоения с дефисом – «чудо-голубятни» и «земли-злодейки». В первой половинке второго из этих сдвоений («земли-злодейки»), возможно, анаграммируется первая половинка фамилии «Зельманова»98, а в первой половинке первого сдвоения («чудо-голубятни») – вторая половинка фамилии «прекрасной царевны» – «Чудовская».

6

Итогом освоения Мандельштамом-акмеистом любовной темы стало одно из самых известных его стихотворений, вошедших во второе издание «Камня» (1916). Написано это стихотворение было летом 1915 года в Коктебеле:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи —

На головах царей божественная пена —