Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
– Где это?
Мужчина оборачивается. Он неопределённо указывает на юг, на дальнюю часть города, под горой.
– Поместье Бреда, под тем холмом.
– Мы не можем туда вернуться, – говорит Люк де Лерн.
– Очень жаль.
Люк нервничает:
– А при себе у вас ничего нет, чтобы ей как-то помочь? Куда вы ездили? Что делали по ту сторону реки?
– Слишком много вопросов, – улыбается мужчина. – Вы из полиции? Я гуляю с семьёй. Сегодня воскресенье.
Паром причалил. Первые пассажиры сходят на берег. Мужчина прощается с Люком де Лерном и удаляется. Но, проходя мимо Альмы, говорит тихо-тихо, будто боится разбудить малыша на руках:
– Скажи им, чтобы ждали меня на Красном мосту, это дальше по дороге.
Он вместе с ребёнком забирается на передок телеги, запряжённой мулами.
За их спинами вместо гор сахарного тростника, который обычно возят в таких телегах, сидят две дюжины женщин, детей и мужчин, разодетых как на свадьбу.
Альма спрашивает у второго мальчика, который собрался догонять своих:
– Как тебя зовут?
– Пласид, – отвечает он и тоже забирается в телегу.
– А твоего отца?
– Туссен.
Они уезжают.
* * *
То, что случилось чуть позже у Красного моста, займёт в памяти Альмы особенное место. Волны на море высокие и разбиваются у самой обочины прибрежной дороги. Туссен подходит с полными руками трав, собранных в болоте рядом. За его спиной виднеются суда в заливе и жмущаяся к подножью горы полоска города.
Туссен закрывает руками глаза лошади. Он усыпляет её и укладывает на землю. Гора стала холмом. Пассажиры сошли с повозки и расселись вокруг Туссена. Все смотрят, как он берёт пучок трав и выжимает сок на лоскут. Затем кладёт лоскут на рану и серебряным ножиком вырезает в белом прямоугольнике отверстие. Руки движутся быстро. Он разговаривает с лошадью. Никто не успевает заметить, как в его руках вдруг возникает блестящий кусок свинца, с косточку саподиллы. Туссен кладёт свинец в карман. Жестом фокусника он закатывает рукава и вдавливает в рану горсть синих трав.
Затем он прогоняет зрителей. Хочет остаться наедине с лошадью. Все расходятся. И так зрелище длилось немало. Даже Альма, Жозеф и Люк вынуждены отойти на обочину, к другим лошадям. Они ждут. Час пополудни. Волны, шипя, подбираются к их ногам, разнося запах ванили и ила.
Чуть поодаль, у моста через ручей, рабы поместья Бреда дожидаются Туссена в повозке. Альма не сводит с них глаз. Им хорошо, они не считают времени. Уснувшего малыша передают из рук в руки. Когда кто-то встаёт, телега покачивается. Слышно, как они посмеиваются, глядя на спящего ребёнка, которого ничто не разбудит.
– Всё, что вы видели сегодня начиная с утра, – говорит Люк Альме и Жозефу, – это всё неправда.
Втроём они смотрят на повозку.
– Просто то, что вы видите, – воскресенье. А воскресенье в Сан-Доминго – это ложь. Взгляните. Они работали всю ночь, пока в пять утра не погасили огонь под чанами для тростника. А завтра в пять утра хлыст будет снова свистеть над их головами, уже в поле. А вы видите только одно: воскресенье, спасительный буёк, за который держатся, чтобы не умереть. Но всё это дым, обман…
Люк оборачивается. Туссен незаметно подошёл сзади с лошадью. Он слышал последние слова и поправляет:
– Обман, сударь, это все прочие дни недели. Но ложь не будет вечной.
Он поворачивается к лошади, как будто ничего и не говорил, и гладит ее по холке.
– Ей бы поспать недельку на соломе. Но она отважная, так что пойдёт с вами; только не седлайте её до завтра.
Лошадь не узнать: она так и скачет, несмотря на тугую белую повязку. И грызёт удила, спеша в дорогу.
– Куда вы теперь?
– В сторону Жакмеля, – отвечает Люк.
– Тогда вам не по этой дороге.
– У форта Дофина мы свернём на старый тракт, поедем через испанскую часть.
Путники взобрались на лошадей.
– Я знаю тот путь, – говорит Туссен. – Дорога беглых.
Он протягивает Альме серебряный ножик.
– В следующее воскресенье нужно будет разрезать нить, которой я зашил рану.
Альма хочет взять ножик, но он отпускает не сразу.
– Когда-нибудь ты мне его вернёшь.
Альма серьёзно кивает. Она кладёт ножик в карман. В повозке напевает женщина.
Всадники удаляются, оставив за спиной мираж – улыбающихся людей в повозке, запряжённой мулами. Жозеф по-прежнему сидит позади Альмы, на той же лошади. Так они скачут до самого вечера и уже въезжают в теснину, ведущую через горы на юг.
6
Англичане из старицы
Три светлячка летят рядом в ночи. Они скользят по одному из бессчётных рукавов, какими расходится Миссисипи, прежде чем смешаться с океаном. Это осьминожье щупальце давно стало цепочкой стариц и болот, вспоротых громадами луизианских кипарисов. Три фонаря горят на носу шлюпки. Они освещают чёрную похлёбку с гущей из грязи и ряски. Кажется, что болото под вёслами четырёх гребцов совсем не жидкое. Оно скребёт о борта.
– Говорите, это англичане?
С кормы доносится женский голос. Говор французских колоний. Комары вьются на свету вокруг форштевня.
– «Братья», мадам, – отвечает мужской голос. – Судно из Ливерпуля, прибыло с Гвинейского побережья.
– Эти англичане совсем потеряли страх. Что они забыли в такой каше?
– Испанцы запретили им высаживаться на обоих берегах реки, так что они ведут дела как могут.
Женщина смеётся в тишине и мраке. Из-за испанцев, не так давно укравших у Франции Луизиану, она почти полюбила англичан.
– Так, значит, то, что мы собираемся делать, незаконно?
– Да, госпожа. Если помните, я сильно отговаривал вас от этого.
– Говорите, капитан судна болен?
Если бы свет фонарей доходил до неё, мы бы увидели, что она сидит под колпаком из противомоскитной сетки – так сыр прячут от мух под стеклянный колокол.
– Да. Он был довольно чудной, – отвечает мужчина.
– Бедняга.
Она улыбается. На самом деле потому-то она и приехала сюда. «Капитан хворает – цены тают» – любимая поговорка её мамы, которая была ещё ушлее неё.
– Раньше он играл на клавесине, – продолжает мужчина. – За последние годы он дважды заходил сюда на этом судне. Музыку было слышно издали.
– Досадно.
На сей раз она говорит искренне. На концерты, которые она устраивает в имении Лашанс, съезжаются все плантаторы с Миссисипи, до самого Иллинойса.
Корабль «Братья» возникает разом. Сначала, выбравшись из заболоченного леса, они видят тени двух мачт, а затем за считаные секунды фонари вспыхивают один за другим, и, как витрина, озаряются светом палуба и ванты. Загородка и прочие атрибуты невольничьего судна уже убраны. Где-то на корме загорается окно. Шлюпку заметили. Их ждут.
Все вёсла переносят
