Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
Жозеф примостился за спиной Альмы. Она взяла поводья. Амелия смотрит из окна на двух юных пиратов. А совсем недавно, когда они позировали в трактире, вид у них был такой чинный.
Позже она спросит, как звали мальчишку. Ей ответят: «Жозеф Март», и она сохранит это имя в памяти, как и его взгляд, вечно устремлённый на ту темнокожую девушку, даже в пылу битвы.
– Вперёд! – кричит Люк де Лерн, как будто ведёт их на абордаж.
Великан оглядывается на Гарделя, который целится в них. И, рванув лошадь в сторону, заезжает остальным за спину, закрыв их собой.
– Йа-а-а! – снова кричит он. – Йа-а-а!
Он бьёт двух других лошадей по крупу.
Ему вторит выстрел.
Две лошади умчались галопом, но его – медлит. Животное чувствует, как седок тихо заваливается вперёд. От копыт ускакавших вновь встаёт облако пыли. Голова и грудь великана давят на лошадиную шею. Его ранило в плечо. Собрав последние силы, он вонзает пятки в бока. Лошадь наконец трогается.
– Йа-а-а-а!
Крик выходит хриплый, обречённый. В миг, когда великан уже вот-вот покинет двор, раздаётся последний выстрел. На сей раз огромное тело соскальзывает наземь. А лошадь уносится без него.
Руки Лазаря Бартоломея Гарделя опускаются, сжимая дымящиеся пистолеты. Перед ним дождём оседает пыль. Амелия сбежала по лестнице. Со второго этажа видно, как она пересекает двор, направляясь к конюшне и даже не взглянув на окровавленное тело.
Постепенно стекаются зеваки. Они обступают великана. Слышен гомон небольшой толпы. Но Гардель улавливает из него лишь три слова, сказанные прохожим:
– Он ещё дышит.
Держась за стену, Лазарь Гардель спускается по лестнице. Он внизу.
– Уже всё? – спрашивает чей-то голос.
Леон Папийяр стоит, держа в руках буканьерское ружьё, принадлежавшее, должно быть, ещё его деду.
Гардель вырывает у него ружьё. Трактирщик поднимает руки.
Капитан сгребает жёлтую портьеру в сторону и выходит. Он шагает вперёд через свет. И больше не чувствует в ноге боли.
Вокруг великана уже столпилось немало зевак с соседней улицы. Они оборачиваются на ковыляющего к ним Лазаря Гарделя, жёлтого как медь, на ружьё в его руках. Все расступаются, пропуская его. Великан с отрезанным ухом лежит на земле с открытыми глазами. Из плеча и бедра течёт кровь.
Дуло ружья упирается в его медленно вздымающуюся грудь. Действительно, отмечает Гардель, он ещё дышит.
После сотни ударов кнутом на борту «Нежной Амелии», после долгих часов без еды и воды на верхушке мачты, после того, как сгинул в водах у острова Закхея, великан всё ещё жив. На этот раз Гардель рассчитывает услышать его последний вздох.
«Чёрный кодекс» уже век как позволяет приговаривать к смерти рабов, трижды попытавшихся сбежать. Для великана это как раз третья попытка, если считать мятеж на нижней палубе и исчезновение с вант. Так что пришло время законной расправы. Гардель нажимает ружьём на сердце великана.
– Зачем Люку де Лерну нужен был тот корабль? – спрашивает он, поглаживая курок. – Зачем?
Уже много недель он терзается этим вопросом. Он знает, что Люк де Лерн всегда ненавидел работорговлю. Однако в день засады на острове Закхея ничего ценного, кроме невольников, на борту «Нежной Амелии» не было. И зачем ему снова так рисковать сегодня, лишь бы выведать, где корабль?
– Что он ищет? Отвечай. Считаю до десяти.
Великан с отрезанным ухом молчит, широко открыв глаза.
Когда Гардель доходит до девяти, на плечо лежащего великана опускается носок изящной шёлковой туфли.
– Что это? – звучит голос Амелии.
Капитан замер. Он уже не считает.
– Это беглец, – отвечает он, – разбойник.
– Нет, вот здесь! Что это?
Нога Амелии не сдвинулась.
– Свинец. Ключица раздроблена.
– Нет, капитан… Чуть ниже.
Сразу под раной действительно что-то виднеется. Испачканный кровью кружок с фигурной литерой «А».
Клеймо судна «Нежная Амелия».
– Здесь моё имя, – спрашивает она, – или мне мерещится?
По небольшой толпе пробегает шёпот.
– Этот человек принадлежит мне, капитан. Его я тоже забираю. Сегодня вы уже достаточно всего попортили. Если он выживет, будет работать у меня в «Красных землях».
Она наугад подзывает молодого человека из толпы.
– Унесите его.
– Я? – спрашивает Авель Простак.
– Да. Найдите кого-нибудь себе в помощь.
Простак слушается. Он только что узнал одного из беглецов. Это был Жозеф Март, его товарищ по долгому морскому пути из Африки.
Амелия оборачивается.
– Мадам де Ло, покажите, куда его положить. Пусть занесут в тень, в конюшню. У меня всё равно там дела: роженица с ребёнком.
Гардель отступает на шаг. Он оглядывается на постройку, идущую вдоль двора.
– Так ребёнок родился? – выдавливает он.
У колодца кухарка отмывает руки в ведре. Рядом с ней мадам де Ло – она серовата, но на ногах держится.
– Так мальчик, выходит… родился? – повторяет Лазарь Гардель.
– Похоже, капитан, – отвечает Амелия, – вы действительно ничего в этом не смыслите. Но кое-что я вам всё-таки сообщу: это девочка!
5
На юг
Альма предоставила лошади самой скакать галопом через город вслед за пиратской. Вокруг всё исчезло. Она не замечает провожающих их любопытных взглядов. Забыла про оставшуюся позади перестрелку. И даже про Жозефа за спиной. Альму переполняет знакомая близость, шлейф которой она почуяла совсем рядом, в трактире «У Милой Хозяйки».
Каждый раз, когда старая темнокожая женщина проходила мимо, пересекая переднюю, на ней, на её фартуке и грязных руках было что-то от Альмы, от её жизни. От её семьи. Потому она и пошла за ней по улицам, до порта и обратно. Она не могла удержаться. Это было как дым очага, который прежде выманивал её из глубины долины к их дому на смоковнице.
Альма знает, что несёт в себе мету охоты. Одну из пяти отметин, в которых хранится память народа око. Из-за этого дара она начеку день и ночь. Понять, откуда шёл тот густой родной запах на постоялом дворе, она не успела. Она несётся по сетке улиц Кап-Франсе.
С шумной мостовой улицы Анжу они сворачивают в узкие проулки, где под ногами песок. Здесь толпа редеет. Один за другим проносятся низкие дома с кровлей из тонкого, завезённого из Франции сланца.
– Альма!
Она замедляет ход, пустив лошадь рысью.
Сзади снова звучит голос Жозефа:
– Альма! Гляди! Останавливай…
Третья лошадь догнала их без седока. Спасаясь от шума и пыли, она следовала за ними. Теперь она встала. Боль напомнила ей, что на правом боку пенится кровь. Она тяжело дышит, прикрыв глаза.
Люк де Лерн впереди, но уже поворачивает к ним. Все трое не спешиваясь собираются вокруг раненой лошади.
– Свинцовая дробь, – говорит старик, поднеся руку к ране.
Все думают о великане,
