Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда - Владимир Виленович Шигин
Караванные тропы и караван-сараи были давно освоены участниками Большой Игры. Именно с караванами когда-то покоряли Азию еще Марко Поло и Афанасий Никитин. С тех пор к середине XIX веке ничего не изменилось, и караваны активно использовали для передвижения как наши, так и английские разведчики. Сколько ни пытайся, а лучше каравана для передвижения по азиатским степям и пустыням ничего еще не придумали! Одному ни в степи, ни в пустыне не спрятаться, а в караване всегда можно затеряться. Именно находясь в караване, можно выдать себя за купца и обмануть противника. Наконец, караваны всегда шли в самые богатые и важные города, то есть именно туда, куда и надо было попасть разведчикам.
Караванные тропы соединяли среднеазиатские ханства Бухарское, Хивинское и Кокандское. Ханства почти всегда враждовали и часто воевали. Ханы похищали людей, обращая их в рабов, зверски казнили недовольных и наслаждались в гаремах. Азия не знала жалости. Человеческая жизнь здесь почти ничего не стоила, а каприз хана или ханского вельможи решал все. Единственное спасение от ханского гнета – смена кочевья, но и на новом месте киргизов и казахов настигали безжалостные сборщики податей.
* * *
В то время как в далеком Петербурге решали судьбу казахских и киргизских народов, в южной степи против Коканда поднялось киргизское племя солто, населявшее среднюю полосу Чуйской долины. Устав от притеснений и грабежей, киргизы сами пожелали встать под руку России.
Вслед за солто вожди сразу нескольких киргизских племен также начали переговоры о принятии российского подданства. Как всегда, причиной этому был произвол и насилие хана и его наместников. Непосредственным поводом к этому стало оскорбление сына авторитетного батыра Байтика Канаева Байсалы комендантом крепости Пишпек кокандцем Рахматуллой. Дело в том, что Байсалы находился в Пишпеке в качестве заложника, и надменный Рахматулла всячески над ним издевался. Как именно издевался Рахматулла над сыном уважаемого батыра, неизвестно, но, судя по всему, очень обидно. Простить этого Байтик Канаев не мог и поклялся отомстить обидчику.
Удобный случай расправы над Рахматуллой представился в сентябре 1862 года. Усыпив бдительность кокандского наместника, Байтик-батыр пригласил его на праздник обрезания (суннот-той) в окрестности Пишпека. Ничего не подозревая, Рахматулла прибыл туда в сопровождении шести десятков верных сарбазов. Начало праздника не предвещало ничего плохого. Киргизы были радушны и вежливы, особенно Байтик-батыр. Однако вскоре кокандцы были неожиданно окружены пятью сотнями отборных джигитов, во главе с Корчу-ба-батыром. К тому же у стреноженных кокандских лошадей были заранее отрезаны подпруги и уздечки.
Затем по сигналу, поданному Байтиком, его джигиты напали на кокандцев. Самому Рахматулле удалось бежать, так как у него был отличный конь-иноходец. Вдогонку за Рахматуллой бросился верный джигит Байтика Кер-Кашке. На полпути к крепости он догнал Рахматуллу и вонзил ему в спину пику, но тот все равно ушел.
«В этой схватке были перебиты 59 сарбазов. Только одному удалось скрыться», – докладывал генерал Дюгамель в своем рапорте от 19 сентября 1862 года Милютину.
После этого киргизы окружили Пишпек. Узнав об осаде Байтиком Пишпека, манап племени сарыбагышей Джантай также выступил со своими джигитами против крепости Токмак и окружил ее. Через некоторое время Токмак пал. В связи с тем что Байтик-батыр никак не мог взять штурмом Пишпек, он отправил своего брата Сатылгана за помощью к начальнику Алатауского округа Колпаковскому, находившемуся в крепости Верный.
К этому времени, установив порядок в управлении несколькими разбойными киргизскими кочевьями, полковник произвел рекогносцировку, а затем, перейдя реку Чу, взял кокандскую крепость Мерке. Теперь ему предлагали предприятие гораздо серьезней и важнее.
Кокандский Пишпек давно был настоящим бельмом на глазу, и штурмовать его все равно было надо рано или поздно. Сделать это совместно с влиятельными киргизскими вождями, конечно же, было несравненно легче.
Выслушав посланцев Байтик-батыра, Колпаковский ответил коротко:
– Я выступаю!
Когда кто-то из офицеров напомнил ему, что на поход нет указаний генерал-губернатора Дюгамеля, Колпаковский просто послал его ко всем чертям…
* * *
В это время в Петербурге произошли серьезные кадровые перестановки, способствующие нашему дальнейшему наступлению в Средней Азии. После выхода в отставку министра народного просвещения Евграфа Ковалевского, возражавшего против расправы с бунтующими студентами, с должности директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел вынужден был уйти и его брат Егор Ковалевский. Вместо него был назначен добившийся за короткий срок крупных успехов на дипломатическом поприще граф Николай Игнатьев. Узнав об этом, военный министр Милютин перекрестился:
– Ну, теперь наше дело значительно облегчится.
Подчиненным министр объяснил доходчиво:
– О дипломатических подвигах графа Игнатьева вам известно не хуже меня. Помимо этого, как генерал Генерального штаба, граф состоит со мной в товарищеских отношениях и является нашим полным единомышленником.
Так что теперь будем в оба уха успокаивать пугливого Горчакова.
Разумеется, было бы в корне неправильно сводить все дело к личным отношениям между Милютиным и Игнатьевым. Решения среднеазиатских вопросов требовала сама военно-политическая обстановка.
Полная поддержка Игнатьева усиливала позиции Военного министерства на заседаниях Особого комитета, обсуждавшего важнейшие проблемы политики.
Горчаков назначением Игнатьева был недоволен, но что поделать – это было личное распоряжение Александра II, которому смелая позиция военных нравилась куда больше, чем осторожная горчаковская.
Теперь, когда руки были развязаны, Милютин начал действовать более решительнее. Для начала, ссылаясь на полученные в Оренбурге известия о концентрации кокандских войск в окрестностях Туркестана, Ташкента и Сузака, он предложил Дюгамелю учесть это в его «действиях и сношениях» с Кокандом. Министр также обратил внимание генерал-губернатора Западной Сибири на намерение кокандского правительства сочетать мирные переговоры в Омске с наступлением на Сырдарьинскую линию. Дюгамелю поручалось провести военный маневр в случае выступления кокандских войск, чтобы отвлечь их от Сырдарьинской линии.
Однако Дюгамель, получивший одновременно письмо Безака с просьбой о содействии, сослался на маловероятность военных операций в зимнее время и заявил, что движение крупного русского отряда к крепости Сузак «совершенно невозможно». Менее затруднительно, писал он Милютину, направить небольшой отряд к реке Чу и Пишпеку, но это вряд ли поможет войскам на Сырдарье из-за огромного расстояния между операционными линиями Оренбургского и Сибирского корпусов. «Перейти же за реку Чу, значило бы начать военные действия, к чему я не считаю себя уполномоченным, и резко противоречило бы принятой мной системе».
Помимо этого, генерал-губернатор информировал военного министра о значительном сокращении расходов на содержание Сибирского корпуса и предупреждал, что снаряжение военных экспедиций не только помешает осуществить «предполагаемые сбережения», но и вовлечет казну
