Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда - Владимир Виленович Шигин
– Все это так, Дмитрий Алексеевич, – вздыхал Александр II, отводя взгляд. – Если бы кто-то один возражал против ваших наполеоновских планов – это еще ладно! Но когда двое, причем, помимо министра финансов, и губернатор Западной Сибири – это совсем иной коленкор!
Не сдаваясь, Милютин снова и снова обрабатывал императора. В конце концов, взвесив все «за» и «против», Александр II и Милютин предложили Дюгамелю подготовку к занятию Ташкента и Туркестана отменить, но вместе с тем не отказываться от мысли о необходимости сомкнуть пограничную линию. «Весьма быть может, что по ближайшем обзоре гор, разделяющих долины рек Сырдарьи и Чу, соединение южных оренбургской и сибирской границ наших окажется удобным и без занятия этих областей. До тех пор, пока граница не будет соединена, не будет достигнуто единство в действиях Оренбурга и Омска, а главное – самое развитие наших торговых и политических видов в Средней Азии не может быть доступно», – написал западносибирскому генерал-губернатору недовольный Милютин.
В своем письме Дюгамелю военный министр раздраженно напомнил генерал-губернатору, что подчиненный ему отряд Колпаковского летом 1862 года бесплодно простоял несколько дней в районе Пишпека, тогда как вполне мог занять его или двинуться к Аулие-Ате, в результате чего «значительная часть предполагавшегося для Сибирского корпуса (задания) на 1863 и 1864 годы могла бы осуществиться еще в нынешнем году без всяких затруднений… Подобные действия не только облегчили бы рекогносцировку Туркестана, но и способствовали бы изучению «главного пути к Ташкенту и Коканду из Аулие-Ата».
Фактически Милютин обвинял Дюгамеля в бездействии и некомпетенции. В заключение Милютин запрашивал Дюгамеля, что вообще тот намерен сделать «для осуществления высочайших указаний по соединению оренбургской и сибирской границ без особого напряжения сил и без больших расходов».
Удивительно, но на Дюгамеля внушения Милютина совершенно не подействовали. Вместо каких-либо конкретных действий он начал нудную переписку с Петербургом, отстаивая свою точку зрения. В новом письме Милютину Дюгамель опять ссылался на значительность издержек, с которыми связано «постоянное водворение» войск в отдаленных местностях Азии», указывал на бесполезность «набегов» на кокандские укрепления и предлагал дожидаться тех времен, когда «политические и финансовые обстоятельства позволят нам окончательно занять Зачуйский край».
Ответ Дюгамеля вызвал возмущение Милютина.
В ярости тот буквально исчеркал его негодующими пометками, наложив следующую резолюцию: «Так как переписка с ген. Дюгамелем по этому предмету, очевидно, не приведет ни к каким результатам и, по-видимому, нет надежды изменить его взгляд на положение наше относительно Коканда и Средней Азии, то полагаю оставить настоящий его отзыв вовсе без ответа и отложить дальнейшее разъяснение дела до других, более благоприятных обстоятельств».
Надо отдать должное военному министру, Милютин был человеком умным. Поэтому, взяв себя в руки, он еще раз попытался переубедить Дюгамеля, сообщив ему, что в Кокандском ханстве рассматривают «стояние» Колпаковского под Пишпеком как «полную неудачу» русских войск, тогда как войска Сибирского корпуса могли бы легко не только разрушить Пишпек, но и не допустить его будущего восстановления. При этом Милютин как мог пытался вбить в голову Дюгамеля очевидную истину: «Кокандцы, видя нашу решимость не терпеть их соседства, окончательно будут вынуждены очистить долину реки Чу».
– Честно говоря, уже и не знаю, как этому идиоту объяснить, что дважды два – это четыре, а не восемь! – в сердцах высказывал военный министр генералам Главного штаба. – Самым лучшим было бы как можно скорее его заменить, но государь, почему-то ждет от этого никчемного человека каких-то подвигов. Увы, подвигов не будет, а будет сплошное разочарование!
Возможно, все вышло бы именно так, как говорил Милютин, если бы в Сибирском корпусе все офицеры были ровня Дюгамелю. Но, слава богу, офицеры там были боевые и инициативные, готовые действовать без указаний сверху, а то и вообще вопреки им…
* * *
Степь только с первого взгляда кажется пустынной и безмолвной. Время в Азии течет так медленно, что кажется, будто оно совсем остановилось. Из века в век все оставалось неизменным: выжженные солнцем степи, безмолвные пустыни да медленно бредущие караваны. Медленно и мерно шагали верблюды, покачивались в такт ходьбе дремлющие погонщики. Так было тысячу лет назад, так происходило и в XIX веке. Вот движется по бескрайним просторам на север очередной караван. Не близок его путь. От Бухары до Оренбурга две с половиной тысячи верст, на что уйдет полгода. Еще столько же обратно. Сходил погонщик три десятка раз с караваном – вот и жизнь прошла.
Средней руки купец имел караван от двух до полусотни верблюдов, более мелкие объединяются. Хороший верблюд брал на спину тюк в 16 пудов (более 260 кг). Поэтому средний караван вез до восьмисот пудов товара.
Лучшими верблюдами в степи издавна считались верблюды из Каршинской степи, что раскинулась у подножия Зеравшанского хребта. Каршинские верблюды самые выносливые. Если обычный верблюд проходит в день не более двенадцати верст, то каршинец может одолеть более полутора десятков. И хотя на первый взгляд разница не слишком велика, за месяцы пути преимущество каршинских верблюдов весьма заметно. Заполучить несколько десятков каршинцев – это мечта любого караванщика, но по карману это далеко не всем, т. к. каршинцы стоят гораздо дороже остальных среднеазиатских бактианов.
Путь любого каравана пролегал от одного караван-сарая до другого, как у торговых судов от одного порта до другого. Только в караван-сарае можно почувствовать себя в безопасности, отдохнуть, развьючить и напоить верблюдов.
Торговля товарами производилась зачастую не на базарах, а прямо в караван-сараях. В больших караван-сараях выбор товаров всегда был настолько велик, что каждый может найти себе желаемое по средствам. Сабли и кольчуги, наконечники стрел из кости, стали и железа… Тут же древки для стрел из карагача, ясеня или бамбука, дамасские сабли, щиты, ювелирные изделия, алмазы и рубины, изумруды и гранаты, бирюза и оникс… Разумеется, большим спросом пользуются металлы – золотые и серебряные слитки, медные, свинцовые и стальные листы. Неизменно в большом выборе бумага и дрова, войлок и строительный лес, зерно и фрукты, овощи и сладости и, конечно же, хлеб.
Рядом с большими караван-сараями располагались небольшие базары, где торговали кормом для верблюдов и лошадей. Там же можно нанять новых погонщиков, поменять деньги у местных менял.
Сосредоточение больших богатств в одном месте всегда привлекало лихих людей. Поэтому караван-сараи имели
