Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
Людовик XVI хочет быть в курсе всего. На его письменном столе в Версале разложена карта мира, где красной линией отмечен путь великой экспедиции. Две копии той же карты находятся на борту «Астролябии» и «Буссоли». Иногда король на целый день затворяется в своих покоях. Скрывается от двора. В эти дни он тоже путешествует – по чердакам своего дворца и, как избалованный ребенок, грезит под затянутыми паутиной балками о двух своих фрегатах.
Жак Пуссен не был во Франции летом 1785 года, когда всюду говорили о готовящейся необычайной экспедиции. Он не знает, что пережили двести пятьдесят искателей приключений после того, как взошли на борт «Астролябии» и «Буссоли». Не знает, как они сплотились, встретив в море бок о бок тысячу закатов и рассветов, повидав столько разных народов и столько чудес: искусные дома-землянки на острове Пасхи, танцовщиц из Тартарии, которые танцуют, пока не упадут в изнеможении, вместе пережив опасности, крушения и гибель товарищей, забитых камнями на райском островке Маоуна.
Но есть ещё кое-что, чего ни Жак Пуссен, ни любая другая живая душа пока не знает, потому что нам не позволено знать того, что ещё не случилось. И сегодня, глядя из будущего, нам хочется дотянуться до Пуссена и крикнуть ему, чтобы немедленно прыгал за борт и бежал с этого судна. Потому что, едва англичане пожмут руку Жан-Франсуа де Лаперузу, едва матросы на «Астролябии» и «Буссоли» вытащат якоря из серого песка залива Ботани, оба фрегата уйдут в море и пропадут навсегда, так что никто не будет знать, что случилось со славным генералом и его армией учёных, художников и моряков. Только тридцать лет спустя следы кораблекрушения обнаружат близ островов Санта-Крус, в трёх тысячах километров к северо-востоку.
Но пока что Пуссен спит глубоким плотницким сном. Он на борту дружеского судна. И уверен, что разом нашёл и сокровище, и способ до него добраться, хотя на самом деле здесь его ждёт погибель.
Всё остальное случится меньше чем за час.
В полночь пристала первая шлюпка. Дункан Сенклер представляется Лаперузу. Он – капитан судна «Александр», одного из крупнейших в Королевском флоте, и ищет беглого каторжника. Он просит дать ему осмотреть корабль.
Дипломатичный Лаперуз позволяет двум англичанам спуститься в трюм. Остальные должны ждать на палубе.
В пятнадцать минут первого поиски продолжаются, но на горизонте возникает огонёк: вторая шлюпка. Это коммодор Артур Филип, с изумлением обнаруживший, что кто-то уже прибыл до него. Он, будучи англичанином, не показывает при посторонних своей ярости. Он отправляет капитана Сенклера ждать в сторонке и, засвидетельствовав Лаперузу своё почтение, соглашается взять письма и бортовой журнал. До лета многие корабли отправятся назад. Они передадут документы французскому послу в Лондоне.
В половине первого наверх поднимают мужчину без сознания. Это Пуссен. Его отыскали на нижней палубе. Он отбивался. Сенклер объясняет, что его зовут Пегги Браун и что он сбежал из залива Порт-Джексон. Филип тоже его узнаёт. Он приносит французам свои извинения за случившееся.
Лаперуз отшучивается и на прощание обнимает англичанина. Он поглядывает на своих плотников, которые тоже поднялись с диковатым и заспанным видом. Их разбудили крики беглеца, которого схватили в двух шагах от них. Они не осмеливаются сказать, что по тому, как он кричал, им показалось, что это француз.
Чуть позже в везущей Пуссена назад английской шлюпке Филип накидывается на капитана. Сенклер устроил этот рейд без разрешения. Отныне он ни разу больше не покинет своего судна и даже не приблизится к плотнику Брауну.
Позади, на борту «Астролябии» и «Буссоли», матросы ползут вверх по вантам. Ходят, балансируя, по реям. Расправляют паруса. И поют в темноте. Снимаемся.
Лаперуз, запрокинув голову, считает бессчётные звёзды.
Жак Пуссен смотрит, как вдали, на мачте французского судна, покачивается фонарь. Он последний, кто его увидит.
Пуссен только что очнулся в ногах английских солдат. Он пойман, он в отчаянии, однако спасён.
41
Бродячие музыканты
Юзес, 25 апреля 1789 года
Мадемуазель, дорогая Луиза, я безумно скучаю по вас. Край, однако, приятный. Здесь гораздо теплее, чем в вашем замке, где всюду сквозняки и шёпот сплетен.
Альма наблюдает за незнакомцем, который пишет за столиком в дальнем углу. Он как раз поднял голову и смотрит в её сторону, но не видит. Лицо освещает вертикальное пламя свечи.
Завтра я заступаю на службу камердинером здешнего епископа, которого, по-видимому, почти не бывает дома. Мне удалось найти это место благодаря годам верной службы нашей маленькой принцессе, однако я уже скучаю по Версалю.
Остальные столики в трактире сгрудились вокруг незнакомца: их сдвинули, чтобы бросить на пол тюфяки, на которых лежат Альма с товарищами.
Он возвращается к письму:
Увы, мне не увидеть вас в пустынных коридорах здешних провинциальных замков, как прежде возникали вы за поворотом, в окружении детей Его Величества. Помню, вы даже не смотрели в мою сторону, чтобы не привлечь внимания малышки, которая всё подмечает и стала бы смеяться над чувствами лакея к воспитательнице королевских детей… Однако простите мне это письмо, в котором, вопреки обыкновению, я не буду говорить ни о вас, ни о своих чувствах.
Он на секунду задумывается.
Я пишу по поводу одного найденного мною средства, способного, как мне видится, решить ваши затруднения.
Однажды Альма научится писать и читать. Она себе пообещала. Она тоже будет потряхивать так рукой, сбрасывая чёрную каплю назад в пузырёк. Будет так же, как этот незнакомец, смотреть в пространство, подняв голову, а потом снова царапать пером бумагу.
Я знаю, что вы беспокоитесь о вашем будущем при дворе. Вы писали, на какие муки обрекает вас слишком горделивая и суровая одиннадцатилетняя принцесса. Её нрав мне известен, ведь я был лакеем малышки с рождения. Мать ласково зовёт её Бархаткой. Странное прозвище для той, у кого не лицо, а камень.
В прошлом письме вы упоминали случайно услышанный разговор между королевой и госпожой де Полиньяк по поводу скорого прибытия загадочной особы, которая займётся обучением принцессы. Прошу вас не поддаваться тревогам. Я не хочу
