Анатолий Мошковский - Трава и солнце
Алка поправила на коленях сарафан и хихикнула.
- Зато из нее может получиться прекрасный капитан. Евфимия Зябина капитан крейсера, гордость Шаранова!
- Не крейсера, а какого-нибудь пассажирского, - заметил Аверя. Крейсеры теперича ни к чему. Сейчас в моде подводные лодки и авианосцы. Пустят торпеду или ракету с ядерной боеголовкой, и точка... Нет, вряд ли будет она капитаном.
- Почему? По-моему, это по ней. И плавает как селедка, и ныряет как угорь, и характерец...
- Мужик и тот не каждый на капитанский мостик забирается. Надо, во-первых, чтоб в мореходку приняли на судоводительский. Кто ж ее примет, девчонку-то? Будто ребят мало. Ходят, наверно, толпами вокруг непринятые-то...
Фима доплыла до места, где торчал под водой кол, нырнула, и вода в том месте закипела, заходила.
- Чего вытворяет! - похвалил Аверя. - Вот девка! Ты, поди, и Дунаец не переплывешь? А тут метров десять, не больше.
- Зато я могу шить и пою красиво, и отец с матерью относятся ко мне хорошо...
- Смотри, смотри!.. - Аверя мотнул головой на канал.
Фима вынырнула, снова погрузилась по веревке, и опять вверху заклокотала вода.
Вот Фима выплыла с огромным колом, выставив его острием вперед, и поплыла к берегу.
Аким с Власом бешено зааплодировали. Алка скривила губы и отвернулась:
- Как мальчишка.
- А это плохо? - Аверя посмотрел на ее округлую румяную щеку с черной щеточкой тугих ресниц.
- А чего ж хорошего?
- Зато она бесшабашная и ничего не боится.
- Не бояться должен мальчишка. А женщине это ни к чему. Ей не ходить с рогатиной на медведя.
- А теперича и мужчины не ходят на медведя с рогатиной...
- Аверчик, не говори, пожалуйста, "теперича" и "трошки".
- Почему? Мой батя так говорит и братан.
- А ты не говори. Не нужно. Это не очень культурно - так говорить.
Кинув руки на край берега, укрепленного от оползней и размыва кольями и досками, Фима подтянулась, закинула коленку на доски, вышла на берег и похлопала себя по животу:
- Ох, какая водичка!
Враскос прорезанные глаза ее на черном от загара лице казались почти прозрачными. Они смеялись и разбрызгивали вокруг веселье и радость.
Аверю немного заело, что она подошла не к нему, а села возле Акима, обхватив руками колени, и о чем-то заговорила с ним. Аверя плохо слышал, о чем они говорили, кажется, о каком-то фантастическом романе, потому что то и дело с их стороны доносился смех и такие словечки, как "астронавт", "кольцо Сатурна", "космическая пыль"...
Чем больше слушал он эти серьезные разговоры и этот смех, тем сильней портилось у него настроение.
А день был погож. По каналу туда-сюда сновали лодки, на моторах и без, грузные каюки и большие весельные магуны. Бородатый дед Абрам, Селькин дядя, транспортировал на канате за моторкой два сосновых бревна лес тут на вес золота; две женщины везли в лодке кирпич и мотки еще не окрашенных белых капроновых сетей - наверно, из сетестроительного цеха, который помещался возле конторы рыбоколхоза; потом проследовала бабка Назаровна в утлой однопырке, с верхом нагруженной зеленым камышом для скота...
- Отнесешь колья домой! - приказал Аверя Власу, толстому, с добродушными губами.
Неподалеку затрещал мотор, и Аверя увидел брата. Он шел на большой лодке.
- Куда? - завопил Аверя. - На остров?
Брат, сидевший с папироской в зубах у руля, закивал. На островах находились основные огороды шарановцев, и целый день туда и оттуда бегали лодки.
- Ребята, на косочку! - бросил клич Аверя. - За мной!
- А я? - растерянно спросил Влас, видя, как все ребята изготовились броситься в воду.
- Отнесешь домой колья и притащишь нашу одежду на косочку... За мной!
И прыгнул в Дунаец.
За ним сиганула Фима, неохотно плюхнулись Селя с Акимом.
- Нас возьми! До косочки! - орал Аверя, переходя на быстроходный кроль. Он и не обернулся в сторону Власа, потому что был уверен, что тот все исполнит в точности.
Ругаясь, Федот приглушил мотор и в сердцах бросил недокуренную папироску. Он был горяч и прославился по городу тем, что с месяц назад порубал все иконы жениных стариков. Он был механиком на передовом колхозном сейнере "Щука", слыл за весельчака и острослова. Как-то встретил его на базаре директор средней школы и при нескольких членах команды пожурил: ай-яй-яй как получается - в клубе читают антирелигиозные лекции, деликатно разъясняя рыбакам, что бога нет, что мир сотворен не им и все это вранье и поповский дурман, а он, Федот, вроде сознательный, видный в городе человек, живет в доме, где полным-полно зловредных икон, учительница, заходившая к ним, видела...
Федот был разъярен. Вернувшись домой, он содрал со стен иконы, вынес во двор, схватил колун и стал во гневе рубить их почем зря. Деда дома не было - ушел в церковь, зато старуха вопила дурным голосом, а Алка, случайно очутившаяся рядом, рассказывала всем, что старуха была страшна в своей злобе и горе. "Чтоб бог потопил твой сейнер в море, чтоб ни одна рыбка не попала в твои сети, чтоб сдох ты, как чумной поросенок, антихрист!" - вопила она на всю улицу, собирая у забора народ.
Несколько дней Федот не ночевал дома. Трясло всего от гнева. Сейнер его, как назло, проходил профилактический ремонт в судоремонтных мастерских, и Федот немедленно отпросился на первый попавшийся сейнер, уходивший к крымским берегам.
Вопреки мольбам тещи, бог не потопил его сейнер, не отогнал от сетей рыбу.
Невредимый и по-прежнему шалый, мчался сейчас Федот к огороду.
Его лодка сильно осела под тяжестью ребят. Федот дал газу, и они понеслись против течения к Дунаю.
Моторка шла возле причалов с десятками лодок - район пограничный, и лодки, личные и колхозные, должны стоять не возле домов, а здесь. Нырнули под массивный деревянный мост, перекинутый через Дунаец, промчались у причалов и цехов рыбозавода, главного предприятия города, с подъемными кранами, тележками и навесами; у судоремонтных мастерских с двумя вытащенными из воды сейнерами, стоящими на особых устройствах - слипах...
А вон и острокрышая вышка погранзаставы с наблюдателем справа, и приземистый землесос слева, постоянно углубляющий от наносов исток Дунайца, а вон и сама река, просторная и мутная...
Метрах в ста от косы ребята посыпались через борт в воду и, подбрасываемые волной моторки, поплыли к берегу. Только Аверя с Фимой сидели в лодке. Сто метров - пустяк, стоило ради этого залезать в моторку?!
- Ну, - крикнул Федот сквозь треск мотора, - вались!
- Погоди трошки! - приподнял руку Аверя.
Вход в Дунаец, коса с палатками туристов поодаль, мальчишечьи головы в воде - все это быстро удалялось. Зато низкий румынский берег, в кустах и толстых вербах, со стогами на лугах и редкими домишками, рос.
- Давай! - крикнул Федот.
Если б здесь не было Фимы, Аверя давно бы сковырнулся с лодки. А так не мог. И Фима не хотела прыгать раньше его. Федот схватил лежавшее в лодке весло и хватил им по спине брата, но тот и сейчас не прыгнул.
У Федота от ярости запрыгали губы. Он ринулся на брата с веслом наперевес, как с пикой, точно проткнуть хотел. И тут Аверя не выдержал: перевалился через борт.
Вслед прыгнула Фима, прижав к груди коленки и два раза перевернувшись в воздухе, и, относимые стремительным Дунаем, перекрикиваясь и хохоча, они поплыли к берегу.
Дунай был шумен. Просигналила длинная нефтеналивная баржа и подкинула им добавочную волну. Как реактивный, пронесся пограничный катерок с военно-морским флагом. С десяток моторок и весельных лодок сновали от острова к Шаранову и обратно.
Вот пальцы коснулись илистого дна, еще два гребка, и Фима вслед за Аверей - обогнал все-таки, дьявол! - пошла по мелководью к берегу.
Вода едва покрывала щиколотки ног и была горячей.
На косе уже были Влас с одеждой и Алка.
Песок там был твердый, смешанный с илом, и мальчишки разбросались на нем в разных позах, подставляя под солнце кто спину, кто живот.
- Ой, Маряна, никак! - вдруг вскрикнула Алка.
Все подняли головы. Недалеко от берега шла под парусом лодка. На ней не было мотора - не каждый мог купить мотор, и две женщины изо всех сил гребли против течения: одна - Маряна, все в том же сарафане с красными цветами, вторая - ее старуха мать; на корме сидела их соседка с Придунайской улицы и управляла веслом.
Ребята повскакали с песка и бросились навстречу, в волны и пену. Ветер слабо помогал женщинам. Он то надувал бязевый парус, то проскальзывал мимо и хлопал им, и тогда толку от него было мало.
Лодка пошла к берегу, и Аверя первый вцепился в ее смоляной борт. Подоспел Влас с Селькой, и они резво потащили лодку по мелководью.
- Добрый вечер, тетя Глаша! - крикнул Аверя Маряниной матери. - Идем, Марянка, с нами загорать.
- А разгружать кто будет?
- Брига-а-да, становись! - загорланил Аверя, выворачивая из лодки верхнюю корзину с клубникой.
Вторую подтянул Влас, и ребята зашлепали с корзинами к берегу. Соседка несла ведро с закопченным котелком. Мать Маряны столкнула с мели порожнюю лодку и на одном парусе повела в Дунаец, к причалу, на положенное место.
