Лев Кассиль - Чаша гладиатора
Пришла вызванная ребятами Ирина Николаевна.
- Вот, Ирина Николаевна, фортель какой у нас получился.
Все рассказал ей Незабудный. Подавленная, она опустилась на одну из парт. Глаза ее растерянно метались по лицам молчавших ребят. И, как показалось Сене, она стала чем-то удивительно похожей на Ксану. А как выглядела сейчас Ксана, Сеня и посмотреть не решался.
Вошел Глеб Силыч. А за ним Елизавета Порфирьевна. Оба были встревожены.
- В чем дело? Почему задержка? Пришлось и им сказать.
- Ну вот, извольте радоваться!..- начал Глеб Силыч. Он чуть было не удивился, но остался верен себе.- Я полагаю,- продолжал он уже своим ровным, размеренным, как метроном, голосом,- я полагаю, что все это хотя и весьма прискорбно и подлежит безоговорочному осуждению с нашей стороны, однако... э-эм... представляется мне делом сугубо внутришкольным. И, поскольку вопрос уже этот ныне решен, вряд ли целесообразно выносить его ца посторонний суд, вызывая тем самым нарекания на школу и бросая, следовательно, темное пятно на ее репутацию. Имя, которое до сих пор с честью носила наша школа...
- Ну, знаете!..- не выдержала Ирина Николаевна.
И тут, кажется, Глеб Силыч удивился. Во всяком случае, ему уже не удалось скрыть, что он поражен столь резким вмешательством молоденькой учительницы-вожатой.
- Попросил бы вас, однако,- остановил он Ирину Николаевну и новел поясняюще начальственным оком в сторону ребят. - А что,- приободрился, заметив это, Ремка Штыб,- что тут такого? Спортивная хитрость. Это в футболе называется финт, обманное движение. Про это и по радио говорят, когда футбол передают. И ничего такого. - И правда! - встрепенулся Сеня.- Ирина Николаевна, ну что же тут такого? Меня попросили помочь, Я взял да и помог товарищам. Это взаимовыручка боевая. Сами кругом толкуют... лучшее, мол, от каждого всем, а от всех всякому... А чуть что сделаешь, так сразу уже разговоры!..
С молчаливым сожалением посмотрела на Сеню и на двух незадачливых его подопечных старая учительница Елизавета Порфирьевна, которая пока еще ни слова не проронила сама. Но довод Сени поколебал Незабудного. Ведь верно. Ну что тут такого было? Помог человек своей команде, поработал на товарищей. Ну, правда, сам целиком написал за них сочинение. Но уж это его честь и заслуга. А отменять из-за этого результаты соревнований - это и сраму не оберешься, да и несправедливо будет.
- Позвольте! - сказала тогда Елизавета Порфирьевна. Опираясь на толстую палку и припадая на больную ногу, она вышла вперед.- Позвольте, друзья мои дорогие, я вам приведу один пример. Ну, возьмем хотя бы шахту. Раз уж Грачик сам заговорил о взаимной выручке в коллективе. Хорошо... отлично!.. Вот один шахтер, скажем, вырабатывает сто двадцать процентов нормы, а другие, кто поленивей, только восемьдесят. Она медленно и отчетливо произносила каждое слово, будто диктовала условия классной задачи.
- Да, только восемьдесят... Бывает ведь так.
- Бывает,- согласились ребята.
И Артем Иванович тоже кивнул головой: как не бывает, случается.
Тогда Елизавета Порфирьевна стала развивать свой пример дальше.
- Вот, скажем, наш прославленный знатный шахтер Никифор Колоброда, сам всегда с большим превышением выполняющий нормы, чтобы поддержать честь своего участка в шахте, своей бригады или, как выражается Сеня, выручить товарищей, за каждого выработал еще по двадцать процентов недостающих. Все как будто в порядке. Ну, может быть, устал только очень знатный шахтер. Но на его выработке это же не отразилось, он свое выработал. Это уже вопрос его усталости, его личного желания, его собственного благородства и дружеского участия.
- Ну и правильно! - сказал, расцветая, Сеня.- Я вот тоже так соображаю...
- Плохо ты, Грачик, соображаешь,- прервала его учительница. (И Сеня завял, не успев расцвести.) -Значит, по-твоему, все честно, а? Ты как полагаешь? Ну хорошо. А если бы те двое лодырей... (Пьер и Ремка опустили головы и покраснели.) Нет, это я в данном случае имею в виду тех лодырей из шахты, а не вас, молодые люди. Я говорю, если бы те двое лодырей работали сами в полную силу, значит, государство бы получило по сто процентов с каждого от них самих. Так ведь? А Коло-брода мог бы выработать сам дополнительные еще сорок процентов, прибавив к своим полутораста. А так что же получается? Из-за его великодушия и доброты страна, государство так и не получили вот этих сорока процентов. Как ни считай, а эти сорок процентов зажулили и недодали двое лентяев... Я уж не говорю, ребята, о том, что хороший проходчик, если он честный человек, не пойдет на то, чтобы покрывать грехи двух лодырей, вместо того чтобы заставить их поработать честно самих. Я уверена, что никогда бы Никифор Колоброда на это не пошел. Мне даже совестно, что я его имя в таком примере упомянула. А у нас в школе что получилось на этот раз? Вместо того чтобы выполнить честно - хоть это и очень трудно, я понимаю - данное ему пионерское поручение, по-настоящему заняться воспитанием товарищей, заставить их обогатиться подлинными знаниями, Сеня помог им скрыть невежество, лень, безответственность за добытыми для них и ошибочно им приписанными отметками. Это что? Это как называется, а?
Как это называется, никто сказать не хотел. Все понимали, что история вышла некрасивая, и молчали. Безмолвствовал и недовольный Глеб Силыч. Он только плечами пожал и отвернулся, как бы показав, что не желает больше вмешиваться. Бедная Ксана, побледнев, беспомощно оборачивалась то к Артему Ивановичу, то к учительнице, то к ребятам. - Да, тяжелая картина в доме у Мартына...- начал Незабудный и только крякнул, замолчав.
В зале уже топали ногами, били в ладоши, требуя начала торжества.
- Как же быть? - раздался вдруг звонкий, непривычно высокий от волнения и готовый вот-вот сорваться в рыдания голосок Ксаны.- Это, значит, вы думали так всех нас обмануть? И меня, Грачик?
- Ксана, я готов...- начал было Сеня. Но она прервала его:
- Замолчи лучше. Любишь везде говорить о чести, совести, а сам! Как тебе не стыдно только. Ведь ты нас всех... А говорил!.. Я с тобой теперь никогда в жизни больше дружить и водиться не буду! - и, чтобы скрыть слезы, повернулась к нему спиной.
- Не расстраивайся, не расстраивайся, Ксаночка,- сказала Елизавета Порфирьевна.- Сейчас мы подумаем, как быть.
- Как быть? - еле слышно проговорил Сеня.- "Не слыть, а быть". Вот как Ирина Николаевна нас, пионеров, учила. Надо все прямо сказать. Всю правду.
Ксана кинулась к Ирине Николаевне, схватила ее за руки, припала головой к плечу. Она уже не могла сдержать слезы.
- Нет... не надо!.. Ну, пожалуйста, не надо... не надо отдавать кубок! Лучше еще раз устроить эстафету. Ведь у них тоже было нечестно! Вон Грачик чуть не утонул. Я вас прошу - не надо!
Сердце Сени так и кромсали на части жалость и сознание непоправимости поступка.
- Ну тогда,- объявила Ирина Николаевна,- тогда надо сказать всем. И пусть сами ребята решают. Пусть поступят пионеры так, как им подсказывает их совесть. Идемте.
Елизавета Порфирьевна согласно закивала белой головой. И все пошли к лесенке, которая вела через дверь на эстраду. Позади тяжко ступал Артем Иванович, обхватив одной рукой заветный кубок.
Пьер попридержал чуточку Сеню:
- Слушай, Гргачик... Может быть, мне лучше самому сказать все?
- Я бы на твоем месте, Кондратов, так и сделал. - Но я не могу. Как же это я выйду... и буду смот-ргеть им в глаза... и говоргить...
- А ты закрой глаза,- посоветовал Сеня.
- Но ргебята-то не закргоют. И все меня видеть будут. Вот если бы можно было, чтобы в это вргемя на меня никто не смотргел...
- Стой! А если бы на тебя никто не смотрел, ты бы сказал?
- Пароль-доннер... Честное слово, сказал бы.
- Иди тогда и проси слово. Я тебе отвечаю - никто смотреть не будет. Как только попросишь слова, так я...
Он принялся что-то шептать Пьеру.
Тот, подставив ухо, испуганно косился:
- Вргешь ты...
- Не имею привычки. Иди.
- А ты?
- Сам увидишь. Мне на ребят смотреть, думаешь, не совестно?
Пьер вошел в зал последним и, ни на кого не глядя, занял свое место в президиуме.
Так как все считали его героем эстафеты, решившим ее результат, когда, казалось, уже дело было проиграно, снова вспыхнули аплодисменты, которые только стихли после овации, устроенной в честь Артема Ивановича Не-забудного.
Кубок был установлен на большой тумбе у края сцены, слева, у самого портала. Занавес, подобранный в красивые складки, как бы задрапировал тумбу. И все выглядело очень празднично.
- Ну, Пьерка, начинай, говори, а то поздно будет,- шепнул соседу из-за занавески Сеня. Он исчез, но через минуту появился снова, шепча: - Ну чего же ты?.. Говори...
Но тот в ответ только головой замотал, с ужасом оглянувшись на Сеню.
В это время фотокорреспондент из районной газеты уже нацелился своим аппаратом на кубок, вскочил на стул, потеснив ребят в первом ряду. И один из мальчиков, с гордостью вызвавшись в этот день быть его помощником, подключил к штепселю тысячесвечовую лампу. Крак!.. Где-то раздался легкий щелчок, и все погрузилось в полную темноту. Должно быть, старые пробки не выдержали.
