Лев Кассиль - Чаша гладиатора
Но что это? Погодите! Кажется так или на самом деле?..
Расстояние между несущимся вперед Загорным и пытающимся изо всех сил настичь его Пьером вдруг стягивается, как резинка. Оно делается все меньше и меньше. И вот оно уже просто исчезло. Пьер вплотную приблизился к бегуну в красной майке. Нет, товарищи, нет, дорогие, это правда! Они бегут уже вровень. Загорный пробует сделать рывок. Ему удается это, и он натужно идет чуть впереди, слегка косясь через плечо на противника, продолжающего бежать вплотную за ним. Снова на несколько секунд резинка расстояния, упруго связывающая обоих бегунов, вытягивается. Но Пьер словно держится за невидимую, влекущую его вперед тугую связь с соперником, и расстояние начинает опять сокращаться, сжиматься, и Пьер уже бежит снова плечом к плечу с Загорным. А у того больше нет сил для нового рывка. Он не может оторваться, уйти вперед на решающих метрах пути. Перед ними уже трепещет в ветре белый серпантин финишной ленты. И в эту секунду, которой дано решить все, Пьер неожиданно увеличивает и без того широкий, летучий свой шаг. Еще! Ну!.. Сейчас!.. Вот! Голубая майка Пьера первой касается ленточки, рвет ее, и палочка тулубеевцев на какую-то долю секунды, на расстоянии вынесенной вперед руки опережает у самой черты финиша жезл противника.
А Пьер, не в силах остановиться, пробегает еще несколько шагов навстречу бросившимся к нему и вопящим от восторга ребятам. Развевающийся обрывок финишной ленточки, прижатой встречным воздухом к его груди, медленно опадает на землю.
Глава VII
Все пропало
Хотя кубок был вручен тогда же на берегу, после окончания эстафеты, тулубеевцы решили отпраздновать победу самым торжественным образом. Организовали специальный вечер в школе, в большом классе, который и раньше служил залом в дни школьных вечеров, а сейчас назывался по-корабельному "салоном". К вечеру, когда клети подняли из-под земли на поверхность сменившихся шахтеров и уже прошел деловой день, заперли в столы и шкафы папки с бумагами в учреждениях, много лодок с представителями сухоярских организаций и гостями из районного центра пришвартовались к дамбе у школы. Прибыла из района кинопередвижка. Обещали показать картину "Отряд Трубачева действует". В "салоне" зашторили окна, механик уже налаживал свой аппарат с высоко поднятым над дулом объектива толстым диском - аппарат, как заметил однажды кто-то, похожий на статую дискобола, переделанную в пулемет.
К восьми часам вечера зал заполнился школьниками и гостями. Ждали Незабудного, который в сопровождении представителей местного и районного отделов физкультуры должен был торжественно внести в школу кубок, завоеванный тулубеевцами. Но Артем Иванович почему-то задерживался.
Уже давно выстроилась у дамбы перед входом в школу вся команда - все десять человек, все десять завоевателей кубка - от Ремки Штыба до Пьера. Ребята стояли в строю так, как были расположены в прошлое воскресенье по этапам на трассе эстафеты. И Сеня стоял рядом с Ксаной, полный волнения, затаенной нежности и ничуть не коримый совестью. Он считал, что недаром потрудился для славы своей школы. Если еще до эстафеты что-то ёкало у него в душе, когда он вспоминал о домашних сочинениях, то сейчас, когда все уловки, на которые он был вынужден пуститься, принесли такой великолепный результат, ни о чем плохом уже не думалось. Однако Артема Ивановича все не было.
А задержало его вот что. Он сел к столу побриться, перед тем как отправиться в школу. Брился он по старинке не безопасной, а самой что ни на есть опасной бритвой, размашисто водя ею над плечом, наподобие смычка, безжалостно выскребая лезвием щеки до безукоризненной гладкости и вытирая снятое мыло о бумагу. И вот, нашаривая в ящике стола старую бумагу, он вдруг обнаружил там два вырванных из тетрадки листка, на которых сверху было написано одной и той же рукой крупно: "Моя любимая книга". Это не была рука Пьера. Оба листка были мелко исписаны совершенно одинаковым, но незнакомым почерком. Это были, несомненно, черновики недавней контрольной работы, написанной для Пьера и, как понял сейчас Артем Иванович, для Рем-ки Штыба кем-то другим, но не самими приятелями. Ясно, что кто-то из школьников постарался за Пьера и Ремку, чтобы дать им возможность участвовать в эстафете.
Артем Иванович стал вспоминать, как шушукались Пьер с Ремкой, когда приезжали "на побывку" две недели назад, вспомнил, как заходил к ним Сеня и они вместе, закрыв плотно дверь, о чем-то тихо переговаривались. Рыцарь спортивной чести, чемпион чемпионов и прежде презиравший в делах спорта всякий, как он выражался, "фортелизм", Незабудный не мог примириться с этим. В последнее время ему особенно хотелось, чтобы все вокруг совершалось по чести и совести. Недаром же сам он, хоть и поздновато, под конец жизни, как говорится, вышел на прямую. И любая нечистоплотная уловка, если он подмечал ее, обидно задевала его. Надо было немедленно выяснить, совпадает ли шпаргалка с теми работами, которые Ремка и Пьер представили как контрольные домашние задания. Настроение у старика сразу резко испортилось. Он не знал, как ему поступить, если окажется, что отметки, позволившие обоим приятелям оказаться в команде, были добыты мошенническим путем. Значит, кубок выигран нечестно. Но, с другой стороны, ему очень не хотелось огорчать ни Галину Петровну, ни Богдана Анисимовича, ни Ксанку, которая так радовалась...
Ребята, встречавшие на дамбе у школы Артема Ивановича, сразу заметили, что он чем-то расстроен. Впрочем, Назабудный сослался на плохое самочувствие. Сердце, мол, пошаливает. Его сразу хотели провести в зал, где уже все с нетерпением ждали появления знаменитого учредителя приза, но он попросил Сеню, Ремку и Пьера пройти в соседнюю комнату, которая имела дверь на эстраду. Он решил действовать впрямую.
- Твой почерк? - вдруг низко пророкотал Незабудный и подтащил к себе оторопевшего Сеню, мизинцем зацепив его за пояс.
- Это... это... почерк мой, только...
- Так,- сказал Артем Иванович.- Выясняется. Красивая картина! Ну-ка, Пьер, и ты, Ремка, сбегайте-ка к себе в дортуар, достаньте из тумбочки свои домашние работы, за которые вы, собачьи дети, отметки нахватали... А ну, кому говорю? Или, может быть, ты,- обратился он к Сене,- скажешь все начистоту и по чести, по совести.
- Так я же разве для себя это?..- упавшим голосом начал Сеня.
- Я понимаю, что не для себя. Ты для этих вот субчиков двоих... У-у, глаза бесстыжие ваши!.. Так бы и пришиб обоих. Чего теперь делать станем?..- Артем Иванович с устрашающей силой опустил пудовый кулак свой на темя себе.- А я-то, дурень старый, в дневнике да табеле расписывался. Радовался, что на старости лет и я могу свою фамилию поставить, где значится: "Подпись родителей". Ни на одной афише своей фамилии так не радовался. Подпись родителей - А. Незабудный... Под чем же ты меня мое честное имя выставить заставил, а?
- Я же не для них... Честное слово! - бормотал Сеня.- Меня Ксана попросила... Ей же хотелось, чтобы кубок памяти отца у нас остался. Что же, я не могу помочь? А потом мы все равно их побили, хотя мне какой-то гад и провертел байдарку так, что я чуть не нахлебался.
Да, Незабудный хорошо знал эту историю с байдаркой. При осмотре ее после эстафеты были обнаружены с обоих бортов по две дырки, просверленные сантиметра на полтора выше ватерлинии и искусно замазанные на время хлебным мякишем, а затем закрашенные сверху мелком. Пока лодка была порожней, дырки эти находились над уровнем воды, немного выше ватерлинии. Но как только Сеня на эстафете прыгнул в лодочку и она под его тяжестью слегка осела, вода стала размывать мякиш, и постепенно лодка начала заполняться. Это был старый, подлый трюк, хорошо известный речным хулиганам. Но в Сухоярке, где вода была в новинку, никто о таких каверзах не слышал. Махан же уверял, что он не подходил к лодкам, только сторожил их, но что, мол, какие-то личности действительно, как ему ночью казалось, подплывали к пристани. Когда же он вышел, никого уже не было. Кто знает, может быть, из команды противников. За всем не усмотришь... Мало кто придал значение объяснениям его. Махану уже давно привыкли не верить. Ио сейчас он не был пойман за руку. Его только понизили по должности. Он стал заместителем завхоза пристани. Ибо злой умысел был не доказан, а недосмотр оказался налицо.
Но как быть теперь? Артем Иванович грузно сидел на пюпитре парты, положив одну руку на колено и другой скребя подстриженную ежиком, по старому фасону, голову.
Пришла вызванная ребятами Ирина Николаевна.
- Вот, Ирина Николаевна, фортель какой у нас получился.
Все рассказал ей Незабудный. Подавленная, она опустилась на одну из парт. Глаза ее растерянно метались по лицам молчавших ребят. И, как показалось Сене, она стала чем-то удивительно похожей на Ксану. А как выглядела сейчас Ксана, Сеня и посмотреть не решался.
Вошел Глеб Силыч. А за ним Елизавета Порфирьевна. Оба были встревожены.
