Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда - Владимир Виленович Шигин
Следует признать, что устроенное Игнатьевым политическое шоу в Пекине явилось демонстрацией выдающегося профессионализма. За всю долгую и непростую историю Большой Игры второго такого случая, когда одна сторона буквально на глазах второй решала свои геополитические интересы, заставляя эту вторую присутствовать лишь в качестве бестолкового статиста, просто не было. Китайская эпопея графа Игнатьева – это, вне всяких сомнений, высший пилотаж Большой Игры. Своеобразный «момент истины».
Когда в Лондоне узнали обо всех нюансах банкета в Пекине, там испытали шок. Подобного позора английская разведка и дипломатия еще не знали.
Что ж, граф Игнатьев уже в какой раз показал себя как выдающийся мастер Большой Игры, рядом с которым английский и французский комиссары выглядели, несмотря на свои титулы, как уличные шавки перед породистым мастифом.
28 октября европейские уполномоченные покинули Пекин.
Ну, а потом настал черед России пожинать плоды последней «опиумной войны» – Цинская империя подписала с Россией Пекинский трактат о границе по Амуру и Уссури. Китай подтвердил передачу России земель к северу от Амура. После этого Игнатьев взял красный карандаш и лично прочертил новые границы от устья реки Уссури до озера Хинкай (ныне Ханка), а отсюда по горам до реки Ту-мынь-дзян (ныне Туманная). Возражений с китайской стороны не последовало. Все произошло именно так, как рассчитал русский посол.
Торжественная церемония подписания Пекинского договора состоялась в Русском подворье 2 ноября 1860 года в половине четвертого пополудни. При этом князь Гун уступил Игнатьеву право первым поставить свою подпись. Было подписано два экземпляра на русском и два на китайском языках, в затем совершен размен. После церемонии было подано шампанское, сладости и чай.
В историю подписанный Игнатьевым договор вошел как Пекинский. Надо сказать, что и сегодня наша граница на Дальнем Востоке проходит именно там, где ее более полутора веков назад прочертил Игнатьев.
В тот же вечер довольный посол написал в письме к отцу: «Договорчик мой не соответствует вполне моим ожиданиям, но смело могу сказать, что он лучший и наивыгоднейший из всех заключенных нами до сего времени с Китаем».
На прощание с Игнатьевым китайские мандарины трижды вставали на колени, причем каждый раз трижды касались лбом земли, то был самый почтительный ритуал прощания – сань-гуй цзю-коу.
Сам Николай Игнатьев, через месяц после подписания исторического договора, на прощальной встрече с князем Гуном пошутил, что уезжает из Китая, только потому, что ему приказано жениться в Петербурге на какой-нибудь княгине.
– Неужели вы даже женитесь по приказу вашего императора? – не понял шутки Гун.
– У нас с этим делом очень строго! – сделал Игнатьев серьезное лицо.
10 ноября по первому снегу он навсегда покинул Пекин…
* * *
Известие о подписании Пекинского договора произвело в Петербурге оглушительное впечатление. Это был не просто успех, это был успех ошеломляющий! В России никто его не ожидал. Всеобщее изумление лучше всех выразил губернатор Муравьев-Амурский в письме к министру иностранных дел Горчакову: «Все сомнения рассеяны, теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами… Все это без пролития русской крови, одним уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего. Игнатьев превзошёл все наши ожидания…»
Любопытно, что при проезде Игнатьева через Кяхту ему был преподнесен адрес, подписанный более чем сотней богатейших купцов Сибири, где выражалась благодарность за попечение об интересах русской торговли.
Игнатьев так спешил домой с радостной вестью, что весь путь проделал за шесть недель. В Петербург он прибыл 1 января 1861 года – смертельно уставший и весь покрытый инеем. Впоследствии он вспоминал, что мать хотела его обнять, но он ей этого не позволил, сбросив прежде завшивленную шинель, которую велел немедленно сжечь.
Петербург принимал Игнатьева как героя, да он действительно и был таковым. Император лично прицепил к груди молодого графа звезду Святого Владимира 1-й степени и вручил генерал-адъютантские эполеты со своим вензелем. А вскоре Игнатьев будет назначен на весьма престижную и важную должность директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел.
Вернувшись в Россию, Игнатьев вскоре женился на признанной петербургской красавице – юной княжне Екатерине Голицыной, правнучке фельдмаршала Кутузова, так что шутка, сказанная князю Гуну, оказалась пророческой.
Но Дальний Восток его не отпускал. Даже готовясь к свадьбе, Игнатьев написал императору Александру II записку «О безотлагательном принятии мер по населению Приморья преимущественно славянами…», став тем самым одним из инициаторов заселения Приморского края. В своей записке бывший посол Игнатьев рекомендовал раздать приезжающим крестьянам землю и налоговые льготы.
Из Парижа Игнатьеву прислали орден Почетного легиона, пожалованный за заслуги императором Наполеоном III. Что касается англичан, то слишком хорошо зная Игнатьева, они его награждать не стали. Говорят, что когда вопрос о награждении рассматривался в английском правительстве, премьер-министр Пальмерстон, услышав имя Игнатьева, возмутился:
– Этого проходимца следует не награждать, а отравить самым смертельным ядом за все те гадости, которые он учинил британской короне!
Через два года, устав от кабинетной работы, Игнатьев уедет послом в Константинополь, где совершит еще немало дипломатических подвигов во имя России, за что заслужит там прозвище «вице-султана». Впоследствии Николай Игнатьев, ставший к тому времени графом, будет участвовать в Русско-турецкой войне 1878–1879 годов, подпишет Сан-Стефанский мирный договор и будет признан национальным героем Болгарии…
При Александре III он станет министром внутренних дел и Государственного совета, но с новым императором не сработается. В конце жизни великого игрока Большой Игры будут ждать неудачи, разорение и никем не замеченная кончина в киевском имении в 1908 году. На мраморном саркофаге могилы графа Николая Игнатьева выбили надпись: «Пекин. 14 ноября 1860 года». Воистину, sic transit gloria mundi (так проходит мирская слава)…
* * *
Реализация выгодного для России Пекинского трактата имела дальние последствия. Так, вскоре она стала залогом улучшения внутреннего положения в Кашгаре (Синьцзяне) и в первую очередь в укреплении там государственной власти.
– Включив в Пекинский договор статью о назначении нашего консула в Кашгаре, мы тем самым не только усилили собственное положение относительно англичан, но и подтвердили права Китая на эту страну, – доложил министру Горчакову директор Азиатского департамента Ковалевский.
– Как вы думаете, Егор Петрович, что, по вашему мнению, сегодня нам в Кашгаре выгоднее всего? – задал вопрос Горчаков.
– То, чтобы там удержалось центральное китайское правительство! – без обиняков ответил директор департамента.
Опытный Ковалевский считал, что ввиду стратегического и торгового значения Кашгара Россия должна и впредь добиваться «открытия» его для нашей торговли, для чего следует воспользоваться правами, предоставленными нам соглашением в Пекине.
Дело в том, что кроме отсутствия прочной государственной власти, в Кашгаре, имелась и внешняя причина, мешавшая полному осуществлению решений Пекинского трактата. Дело в том, что доступ в Южный Синьцзян со стороны Средней
