Звёзды внутри тебя - Натанариэль Лиат
Кумо застыли, вперив в неё неподвижные взгляды. Лу топнула ногой – и они, давя друг друга, бросились прочь, словно перепуганные пауки.
Всего лишь перепуганные пауки.
Лу выдохнула. Закрыла лицо руками. Постояла так минуту или две, а может, целую жизнь.
Потом она развернулась и зашагала к свету.
Глава тринадцатая. Звёзды
Теперь в коридоре было так тихо, что биение собственного сердца казалось Лу громким, как колокол. Стены эхом возвращали звук её шагов.
Лу знала, что чудовищ и обманов больше не будет.
Она пришла.
– Мама, – дрогнувшим голосом сказала она.
Чем ближе Лу подходила, тем яснее видела. В книгах часто пишут, что тяжёлая болезнь искажает знакомые черты, но этого не случилось. Мама сильно похудела, пока болела, но её лицо всё равно оставалось родным и прекрасным. Светло-серые глаза смотрели ясно и прямо. Остро очерченные скулы под натянувшейся кожей делали её похожей на эльфа, на какое-то неземное существо уже не от мира людей, и всё-таки… Лу узнала бы её среди всех созданий во Вселенной. Даже в темноте, даже не глядя. Даже если бы ослепла и потеряла память.
От лечения у мамы выпали волосы, но когда ей предлагали надеть парик, она только отмахивалась и смеялась. И эта капельница на передвижном штативе. Когда мама окончательно поселилась в больнице, эта штука всегда была с ней рядом: «Смотри, почти как новая часть тела!..»
– Я знала, – с трудом выговорила Лу. – Я с самого начала знала, что это ты. Но… Мне просто… Я… Мне было так страшно. Я не могла подойти. Как будто, если… если я увижу тебя такой… – Её голос оборвался, и она поняла, что не может вдохнуть. Горло словно сжал раскалённый обруч, в глазах защипало, будто от соли всех океанов мира. Лу полтора года видела один и тот же сон, и каждый раз ужас и боль были слишком огромными, чтобы их вынести, но сейчас…
Лу не была готова. Она знала, что не будет готова вообще никогда. Так случается с некоторыми вещами.
Вопрос не в том, чего она хочет. Не в том, что и кому она должна. Просто вариантов всего два: навсегда остаться здесь, одной в лабиринте из горя, тьмы и страха, или…
Пройти его.
Пройти до конца.
– Тогда, – сказала она, – когда ты ещё была… Когда ты ещё не… Когда ты ещё была здесь, было… всё то же самое. Я не могла зайти к тебе в палату, и… Я правда не могла, честно, это было… настолько сильнее меня, и… Мне как будто казалось, что, если… Если только я сумею запомнить тебя такой, как до болезни, то не знаю как, но… всё будет хорошо. Как будто… Как будто я смогла бы сохранить тебя. Там, у меня внутри. И тогда ты бы никогда не ушла. Я бы не… Ты бы всегда была со мной, как раньше, и…
Голос подвёл окончательно, и Лу разрыдалась, зажав рот ладонью. Это были те же слёзы, которые начали литься в тот день, когда доктор бесконечно грустно смотрел на маму поверх своих очков. Они бежали потоками и в те недели и месяцы, когда Лу щипала себя до синяков, чтобы проснуться, и не могла, когда дни пахли антисептиком и прощанием, которое уже стоит за плечом, но все делают вид, что не замечают. Это были те самые слёзы, из-за которых Лу не различала лиц гостей на похоронах. Не видела дороги до нового дома из окна машины тёти Шерил.
И их всё равно не стало меньше.
Может быть, они вообще не кончатся. Никогда.
– Прости меня, – всхлипывая, выговорила Лу. – Я даже… даже не пришла попрощаться. Мама… Мамочка, я так виновата…
Ничего не говоря, мама раскрыла ей навстречу свои объятия.
Лу прижалась к ней, уткнулась мокрым носом в больничную пижаму. Судорожно всхлипывая, она ревела в голос, как ребёнок, а тонкая мамина ладонь гладила её по голове. Мама всегда делала именно так: давала Лу выплакаться столько времени, сколько нужно. Даже если это был час, или два, или больше, даже если Лу, которую напугали в садике или обидели в школе, не могла успокоиться весь вечер – мама была рядом. Просто была рядом, а значит, небо до сих пор оставалось на месте, и мир всё ещё можно было починить, что бы с ним ни случилось.
Лу вцепилась в неё так крепко, как только могла, обняла изо всех сил, боясь, что мама снова исчезнет. В глубине души она знала, что этот момент не продлится вечно, но ей было всё равно. Зажмурившись, она спрятала лицо у мамы на груди и просто молилась, чтобы это не заканчивалось ещё хотя бы мгновение. И ещё. Пожалуйста, пожалуйста, ещё всего одно, последнее, честно…
Мама чуть отстранилась, взяла лицо Лу в ладони, подняла к себе, тепло вглядываясь ей в глаза. Это был взгляд человека, которому нечего прощать. Она улыбнулась, любуясь дочерью, словно хотела сказать «Ух, как ты выросла!» или, может быть, «Как я тобой горжусь!»…
– Мама, – прошептала Лу. – Я не хочу. Мама, пожалуйста…
В маминых глазах не было грусти. Разве что самую капельку. Лу вдруг показалось: это оттого, что мама верит, что Лу справится. Даже не верит, а знает точно.
С тихой улыбкой мама склонилась над Лу и поцеловала её в лоб.
Лу закрыла глаза, замерев в мгновении, как бабочка в янтаре. Какая-то часть у неё внутри понимала, что эта мама на самом деле не её мама. Ну, то есть… Её настоящая мама ушла, она где-то совсем в другом месте, куда попадают, когда приходится умереть. Лу не верила страшным сказкам кумо – там, за смертью, обязательно должно быть хоть что-то. Может, новое путешествие, или чудесный сад, или просто спокойный сон, в котором наконец можно отдохнуть. Как знать, возможно, настоящий Эмери и впрямь помнит, что там, а может, и нет. Наверное, всем, кто живёт, предстоит узнать это самим, когда придёт время.
Но эта
