Музыка крыльев - Дэвид Алмонд
Вокруг что-то шуршало, топотало, царапалось. В траве плакал ветер. Зря она, конечно, не надела ботинки. Мама купила и привезла их сюда специально для прогулок. Её голубые кеды потемнели и начали чавкать и хлюпать при каждом шаге. Везде вода: поблёскивает в лужицах на тропинке, струится-искрится в ручьях, что стекают с холмов. Поднявшись выше, она увидела вдали плоскую тёмную поверхность Килдерского озера. К его берегам подступал тёмный густой лес.
Сзади шаги.
Опять этот мальчишка. Колин. Он запыхался. Видно, быстро шёл.
— Смотри, чего покажу! — сказал он.
Она хмыкнула.
— Не хочешь? — удивился он. — Смотри!
Он протянул руку, сорвал травинку, оторвал от неё кусочек, зажал между пальцами, поднёс к губам. И дунул.
Полусвист-полускрежет. Что ж ещё? Все мелкие так делают. Они с Максин тоже забавлялись в детстве.
— Слышишь? — сказал он.
Она промолчала.
— Хочешь попробовать?
Она промолчала.
— Меня брат научил.
На языке вертелось: Иди отсюда.
— Слушай ещё, — велел Колин.
Он снова дунул: запрокинул голову и выдал звук подлиннее и погромче, с переливами. А потом указал куда-то в пустоту.
— Слышишь? — спросил он. — Слышишь?
— Что надо слышать?
— Они отвечают.
— Кто?
— Птицы. Когда я это делаю, птицы в ответ подают голос. Вот это кроншнеп кричит.
— Да они всё время кричат.
— Не всё. Вот этого слышишь? Обычно он молчит, но мне всегда отвечает. Музыка тут творит чудеса.
— Понятно, — сказала она со вздохом.
— Так мой брат говорит. Он всех может заставить петь. У него и лисы поют, и барсуки, и олени. Тебе сколько лет?
— Что?
— Тебе примерно пятнадцать, да? И ему тоже. А мне всего девять. Я хожу в школу в Хексхэме. А он вообще в школу не ходит.
— И почему ты не в школе?
— Живот болит. И вообще, от школы тупеют. Сама знаешь.
— Да ну?
— Точняк. Там людям мусором голову набивают. Старьём и гнильём. А ты, небось, туда ходишь?
— Хожу.
— Беда мне с тобой. — Он снова свистнул через травинку. — Этому, небось, в школе не учат.
Она чуть не застонала вслух. Ну что взять с ребёнка?
— Брат говорит: если научиться здорово свистеть, можно позвать любого зверя. Вмиг прибежит.
Она удивилась.
— Волшебная травинка?
— Не только травинка. Тут много волшебного.
Он снова дунул.
Птицы пели, ветер плакал…
А далеко-далеко над холмами снова пронёсся самолёт. Мгновенно и бесшумно.
— Брат говорит, что можно и призраков в лесу увидеть, и мёртвых из-под земли вызвать. Если умеючи.
Она покачала головой. С какой стати она вообще с ним разговаривает?
— Колин, отвяжись, — процедила она.
— И где он на этот раз?
— Кто «он»?
— Папка твой. Он же по всему миру шляется, фотки делает, да?
— Не твоя забота.
— Но где-то же твой папка есть? Не испарился пока?
Она молча буравила Колина взглядом.
— Боишься, что его убьют?
Она покачала головой. Закрыла глаза.
— Не боись. Не убьют.
Когда она снова открыла глаза, он уже спускался с холма к деревне, размахивая руками, словно в танце. Или в полёте. Копна светлых волос посверкивала на солнце.
Она долго смотрела ему вслед.
Потом тряхнула головой: надо же, в братья навязывается! Она никогда не хотела иметь брата. Ну, сестру — ещё куда ни шло. С сестрой, наверно, можно ужиться. На самом деле ей и одной хорошо. В детстве-то она порой мечтала о сестричке. Чтобы она появилась — откуда ни возьмись, прямо как Колин, — взяла её за руку и сказала: «А давай ты будешь моей сестрой?» И они вдвоём, рука в руке, пойдут гулять в Хитон-парк.
Она всё это вспомнила и засмеялась. Дети… они и есть дети. Что с них взять?
Она пошла дальше. Вверх.
Нет связи. Проклятье. Хотя… клин, что ли, на ней сошёлся, на этой дурацкой связи? Как она вообще устроена? Как голос Максин попадает в телефон, когда связь есть? Её голос что — витает в воздухе? Словно пение птиц или вой ветра? А потом втискивается в коробочку под названием «телефон»? Микки однажды сказал, что телефон похож на волшебную палочку. Взмах — и голос уже внутри. Взмах — и эсэмэска вылетела из него, точно птица.
Да, в сущности, волшебство. Но неужели на это способен только телефон? А ухо может поработать волшебной палочкой? А голова? Её ухо и её голова? Она закрыла глаза, наклонила голову, прислушалась.
— Максин, — прошептала она. — Я тебя зову. Максин, я хочу услышать твой голос.
Бре-е-ед.
Ещё неделя в этом захолустье, и крыша съедет напрочь.
Но она вслушивалась — снова и снова. Шептала, звала Максин — снова и снова. Вглядывалась в воздух и понимала, что увидеть воздух невозможно. Это пустое пространство. Ну, разумеется, там не совсем пусто, там полно всякой всячины: ветер, свет, шум, а может, и эсэмэски, и…
— Ты точно свихнёшься, Сильвия, — сказала она вслух. — Причём очень скоро.
Она замерла, подняв руки над головой, растопырив пальцы в воздухе: сейчас она мачта, антенна, волшебная палочка.
— Приём! Приём! — повторяла она.
— Говори со мной, — шептала она. — Я тебя жду. Пожалуйста…
Воздух, казалось, вздрогнул. Раздался глухой грохот, похожий на отдалённый взрыв. Потом ещё один. Тишина. Она вгляделась в горизонт.
Ничего.
Всё. Ждать сигнала, надеяться на связь — дело зряшное.
Она вслушалась в пение птиц, в шелест травы.
Глубоко вдохнула, выдохнула.
Улыбнулась.
— А теперь, Сильвия, — сказала она себе голосом Максин и с интонациями Максин, — успокойся. Подумай обо всём этом с другого боку.
— Ладно, — ответила она себе и Максин. — Попробую.
Она огляделась.
И нехотя согласилась: да, вокруг действительно очень красиво.
Сорвала травинку.
Зажала меж пальцев, дунула.
Кроншнеп отозвался мгновенно.
Она снова дунула.
Снова крик птицы.
— Спасибо, кроншнеп, — сказала она.
Она втянула в себя воздух, ещё немного полюбовалась на красоту и спустилась с холма.
Мама с Андреасом Мюллером сидели рядом на скамье перед его столиком.
— Сильвия, иди к нам! — позвала мама. — Посмотри!
Низкая калитка. На столике чайник с чаем, кувшинчик с молоком, несколько кружек. И те самые камни с подоконника. Только оказалось, что это не обычные камни, а лезвия и топоры, разные древние инструменты. Прежде она такое видела разве что на фотографиях.
— Знакомься, Сильвия, это герр Мюллер, — сказала мама. — Герр Мюллер, это Сильвия.
— А мы уже познакомились. — Андреас протянул руку.
Сильвия эту руку пожала:
— Здравствуйте.
— Андреас о тебе уже всё знает, я рассказала, — добавила мама.
— Так уж и всё? — Андреас усмехнулся, Сильвия покраснела. Все заулыбались.
— А меня
