А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко
– Устала, поди? Егозой с самого утра по лесу скакала.
– Куда там, – хмуро улыбнулась Ярина. – Сейчас ополоснусь только, мяты выпью, и за шитьё. Ты мне обещала холст настоящий дать. Сегодня. – Поглядела исподлобья, с нажимом повторила: – Сегодня!
– Обещала так обещала, – не стала спорить Обыда. Про себя подумала: чем крепче умотается девчонка, тем проще им с Кощеем будет задуманное сделать. – Дам. Только вот дело у меня ещё для тебя, не в службу, а в дружбу. Сходила бы ты к Кощею Батьковичу, отнесла бы горсть огоньков каменных. Нам с тобой за глаза на век вперёд хватит. А ему кости свои подлечить пригодится.
– А чего ж он не взял, когда заходил? – удивилась Ярина.
– А ты откуда знаешь, что заходил? – опешила Обыда, у которой вестовых ниточек, путаных травинок, туманных облаков навешено было у ворот столько, что никто издалека не разглядит, что на дворе творится.
– Избушка сказала, – пожала плечами Ярина. Ласково похлопала по брёвнам, сколупнула мошку. Изба заухала, заурчала, как довольный кот.
– Совсем тебя признала, – кивнула Обыда. Помолчала. Мрачно произнесла: – Не хочется. Правду говорю, не хочется. Но что делать?
– Чего тебе не хочется? – спросила Ярина.
– К Кощею тебя посылать в потёмках, глазастая. Но, вишь, ноют у него кости, на погоду, видать, разладился. Снега́ впереди большие, Ярина. А с утра ещё ни облачка не было, будто на небе лето застряло. Так что, сбегаешь?
– Чего бегать. Я коня у Ночи попрошу и обернусь мигом.
– Конь Ночи тебя вынесет в Дальний лес, выбираться полвека будешь, – фыркнула Обыда. – Пешком давай. Нечего лишний раз со всадниками якшаться. Нашла себе друзей!
Думала, Ярина начнёт спорить, упрямиться. А она вздохнула только:
– Других-то никого нет. С кем ещё?
И вправду: с кем? Все Обыдовы девочки от одиночества страдали. Нет в Лесу детей, у домовых младенцы и те стариками по душе рождаются. Русалки глупые да ветреные; к птенцам своим ни Сирин, ни Гамаюн надолго не подпустят, да и какие с ними игры, с птенцами? С прочим Лесным народом ещё рано Ярину знакомить, прежде нужно с воршудами потолковать. Вот и выходит, что всадники – едва не единственные, с кем поболтать доводится.
– Нос не вешай, глазастая. Ещё подрастёшь с пёрышко – поедем с тобой по Полянам, уж там найдёшь, с кем дружбу завести. Ну и Кощей всегда с тобой побалакать рад. Очень ты ему приглянулась, говорит, мол, ловкая, да трудолюбивая, да ласковая, да хитрая. Что ещё яге надо?
– Яге, может, и ничего, – рассеянно ответила Ярина. Встряхнулась, кивнула на короб: – Это ты Кощею приготовила? Давай, схожу отнесу.
– И то ладно, – кивнула Обыда, терзаясь смутным беспокойством: уж больно смирной, больно покладистой выглядела Ярина. Оно, может, и к лучшему. Может, и колдовство Кощеево крепче сработает. А всё же…
– Перепечи к чаю поставить или пирог яблочный? – крикнула вслед Обыда.
– Пиро-ог, – донеслось от околицы. Мелькнула за оградой косынка и исчезла среди стволов. Заволокло туманом. След простыл.
Обыда постояла на пороге, глядя в лес. Вернулась в избу, взяла со стола стёклышко. Подула на него, повела пальцем, вычерчивая извилистую дорожку по запотевшей глади. Тут затёрла, там загородку поставила, здесь тропу завернула в тупик. Долго Ярина промается в лесу. Пока добежит к Кощею – запыхается, из сил выбьется, уже не до того будет, чтобы прислушиваться да странности подмечать.
* * *
– Кощей! – крикнула Яра с порога отчаянно, звонко. – Помоги!
Оглянулся Бессмертный, посмотрел будущей яге в глаза – огромные, будто блюдца, и в каждом осенние звёзды отражаются. Нутром почуял, пустотой под рёбрами, что за века стала чутче чёрствого сердца: знает. Всё поняла девочка. Подняться бы не торопясь, сказать степенно: «Чего как заполошная[48] кличешь?» Вместо этого вскочил, протянул руки, щурясь от ворвавшихся волн тепла – крепких, колючих:
– Что стряслось, Ярочка?
– Не хочу становиться ягой, Кощей. Не хочу! А Обыда… заставит! Что делать?
Яростные слёзы срывало ветром – на пороге каменного дворца-пещеры ветры гуляли стальные, сердитые. Кощей приобнял Ярину за плечи, завёл внутрь, подтолкнул к столу. Та ослабла за долгий путь, едва держалась. Опёрлась о лавку.
– И уйти не могу. Обыда ученицу больше не сможет взять, если я сама уйду…
– Не сможет, – кивнул Кощей, ласково гладя Яру по волосам. – Косы-то какие у тебя стали долгие, тёмные. Мудрости всё же набралась.
– Это не от мудрости, – всхлипнула она. – Не обманывай уж хоть ты. Обыда сказала, от венка это. От венка, который Керемет дал. Так и будут теперь темнеть, пока не станут как угли. А я не хочу! Не хочу ягой быть, не хочу за чёрную дверь ходить, не хочу между Лесом и Хтонью, вечно на перепутье! Тем более не хочу, чтобы во мне чужие поселились… те, прежние яги… Что мне делать?
Кощей тяжело вздохнул; стукнулись и разошлись рёбра, полыхнуло в глазницах. Похлопал Ярину по спине:
– Поднимись, милая. Тебе скоро в Лесу равных не будет, а ты, гляди, перед Кощеем чуть не на колени встала. Засмеют другие я́ги.
– Много их? – прошептала Ярина.
– Да уж сотня сотен наберётся, – ответил Кощей, жалея, что не соврать этой девочке, когда из её глаз весь Лес на тебя глядит.
– И как же я буду… Кощей… Нет! Нет!
– Тише, тише, услышит ещё. У яги в Лесу везде уши, – сказал Бессмертный. – Успокойся, послушай меня, Ярочка. Я красиво говорить не искусник, скажу, как знаю. Вот какое дело: не хочешь ты, потому что боишься. И нет ничего в этом стыдного – бояться. Ни одна яга, поди, следующей бы стать не захотела, если бы знала, что впереди. А ведь должен кто-то: Лес и Хтонь связывать, Равновесие беречь. Поэтому забота яги, чтобы ученица раньше времени ни о чём лишнем не проведала. А за тобой Обыда не уследила. Но, может, оно и к лучшему? Ты теперь не только про будущее знаешь, но и про то, что станет, если уйдёшь из Лесу. Выбор у тебя небольшой, а всё-таки есть.
– Неужели, если уйду, правда не найдёт другую? – уткнувшись в Кощеев плащ, спросила Ярина. – Поди, пугает?..
– Не найдёт, – тихо произнёс Кощей. – Пламя не перейдёт. Уйдёшь из Лесу – унесёшь с собой. Оно уже никуда от тебя не денется. И ты от него не спрячешься и его не спрячешь. Обыда ведь тебя ко мне послала, чтобы я помог твою память укрыть. Сама она не может уже. Память на прошлое заперла, и то изо всех щелей лезет. А на будущее совсем сил
