Зима, любовь, экстрим и хаски - Женя Онегина
– Зойка, – говорит Иван, перекрикивая шум моторов. – Давай до плато вперед. Дорогу знаешь, вдоль просеки. А я замыкающий.
– Окей, кэп! – отвечает Воронцова.
Щелкает забрало, рычит мотор, и мы уже точно летим над землей.
Уворачиваться от веток мне удается с трудом. Кажется, что вредная Воронцова специально выбирает такой путь в надежде, что меня выкинет из седла.
Не дождется!
Я отлично помню, что Оленев говорил об этой части маршрута. И понимаю, что мы идем по проложенной им колее, но в очередной раз уворачиваясь от пушистой еловой ветви, я не сдерживаю ругательства. Зоя фыркает. Я никак не могу это услышать. Но я вижу это по тому, как она слегка поворачивает голову в мою сторону, лукаво улыбается, а потом добавляет газу.
И мы летим дальше.
Я не вижу тех, кто идет за нами. И потому лес кажется неживым. Одиноким, бескрайним. Сразу вспоминаются истории про медведя-шатуна, которого разбудили охотники, и прочие страшилки о карельское тайге.
Лес прекрасен в своей первозданности. Настолько прекрасен, что его идеальность не может разрушить даже шум мотора. Мне кажется, что мы остались одни в целом свете.
Зоя и я.
И я никогда не испытывал ничего подобного в горах. Лес был иным. Живым. Дремучим, надежно хранящим свои тайны.
Здесь царил сумрак и странный безмятежный покой. Снегопад закончился под утро. Но здесь зимнее солнце так и не вошло в свои права. И хотя сквозь ветви местами проглядывает голубое небо, в лесу довольно сумрачно.
А мы несемся вперед.
И от этой дикой свободы захватывает дух.
А потом лес заканчивается.
Со всего размаху мы влетаем в поросший низким кустарником овраг, пересекаем по тонкому льду ручей и выбираемся на высокий берег. Темные сосны отступают и яркое солнце ударяет в глаза, ослепляя. Подъем на гору проходит по самому краю заброшенной разработки. Я изо всех сил стискиваю руками скобы и боюсь сделать лишний вдох. На каждом повороте нас слегка качает, и я совершенно не уверен, что Зоя может справиться с такой махиной.
Я бы не смог. Петляя, мы поднимаемся все выше и выше. Я все отчетливее представляю, что стоит нам перевернуться, и падать вниз мы будем уже по прямой. Впрочем, Воронцовой хватает опыта и сил, чтобы играючи вывезти нас на плато.
Она глушит мотор, снимает шлем и спешивается.
Я следую ее примеру.
И когда оборачиваюсь, чтобы не пропустить появление остальных, замираю, не в силах подобрать слова.
Прямо перед нами белоснежной блестящей пустыней раскинулся песчаный карьер.
– Повезло нам с погодой, Царевич! – говорит Зоя. – Хотя к ночи снова обещают снег.
– Как-то не верится, – замечаю я, рассматривая ярко-голубое, без единого облачка небо.
– Еще не вечер, – усмехается Зоя и добавляет: – А вот и они!
Подпрыгнув на небольшом трамплине, на плато появляются Святослав и Катя.
– Ну вы задали жару! – восхищается Свят, глуша мотор.
Забрало у него, как и у Зои, поднято, и я вижу, как в глазах разгорается огонь предвкушения.
Отец сказал, что Святослав азартен. Возможно, посадить к нему Катю было отличным решением. Для обоих.
Катька светится как начищенный медный таз.
– Ну вы, девушка, круты! – восхищается Свят.
А меня почему-то коробит от его “девушка”. Зоя скромно улыбается. Святослав продолжает:
– Такая хрупкая на вид, а так управляется с техникой! Браво!
Отец говорит, что удивить доброго друга Свята непросто. Но кажется Воронцовой это удалось. А Катя и вовсе хмурится. Обиделась? Ревнует?
Если только к снегоходу.
– Как долго у нас привал? – спрашивает она.
– Минут десять, не больше, – отвечает Зоя. – А где остальные?
– Снимают проезд по лесу. Гарику очень надо.
– Дань, а можно я пока здесь покручусь? – спрашивает Катя и невинно так хлопает ресницами.
Воронцова готова ей отказать. По глазам вижу! Ну что за глупый бабий бунт! Понимаю, что в идеале стоит дождаться Ивана, но с другой стороны… А почему нельзя?
– Если мальчики не против, что мы их оставим, предлагаю прокатиться вдвоем. Я тут знаю пару забавных мест, – предлагает Зоя внезапно.
– Мальчики против! – заявляю я. Святослав смеется. – Зоя, у Вани будет инфаркт!
– Царевич, не гунди! – отмахивается от меня Воронцова. – Мы на плато, вниз не поедем. Пару горок покажу ей и все. Или только мальчикам можно, а девочки должны фоткаться на фоне этой красной штуки на полозьях?
– Кстати, а давайте фотографироваться! – вспоминает Свят. – А потом пусть девочки едут, Даниил. Нам же не жалко!
– Не жалко, – соглашаюсь я. – Упадете – будете сами из сугроба вылезать.
– Ой, Царевич! Какой же ты бываешь нудный! – произносит Катя и слегка морщит носик.
Я показываю ей язык. Все смеются.
Девчонки позируют от души. Снимают шлемы, распускают волосы. Они выглядят потрясающе. Все выглядит потрясающе. Честно говоря, вот конкретно от этих двух я подобного не ожидал. Святослав фотографирует профессионально. Четко и ровно поправляет кадр, улыбается нежно и ласково. Солнце для северного декабря до безобразия яркое. А снег девственно белый, как в горах.
И я влюбляюсь в это место. Под нами простираются бескрайние сосны, несет к Онеге свои темные, местами скованные льдом воды река. И кажется, что мы одни в целом свете.
Девчонки быстро устают, или только делают вид, и вновь надевают шлемы. Ревут моторы, и Зоя срывается с места, поднимая мерцающее облачко снежной пыли. Катя уверенно следует за ней.
Внизу среди деревьев мелькает красный снегоход, Владимир с сыном начинают подъем. За рулем Никита, кажется, он младше меня на пару лет, но в этом сугубо мужском мире чувствует себя куда увереннее меня. Я слишком люблю комфорт. И белые конверсы.
Следом появляется Иван и тут же останавливается на опушке. Гарик снова снимает. Никита плавно скользит по снежному серпантину, поднимаясь все выше и выше. И в повороты он входит ужасно красиво. На грани. Так, что замирает сердце.
Гарик и Святослав продолжают съемку. Если эти кадры увидят свет, то у “Медвежьего угла” наступят светлые времена. Это абсолютно точно.
На плато Никита выходит на приличной скорости, лихо закладывает вираж и останавливается в паре метров от нас со Святом.
– А где все? – удивляется Владимир.
– Нас обобрали до нитки и бросили одних посреди снежной пустыни, – жалуется Святослав. – Умирать!
– От жажды? – уточняет Никита.
– От холода! –
