Зима, любовь, экстрим и хаски - Женя Онегина
– Держи, болезный! – произносит девчонка и протягивает Димке термос. Я чувствую себя никчемным идиотом, а Катя продолжает: – Сделаем салазки и прицепим к снегоходу. Я за руль сяду, буду тянуть. А вы страхуйте на подъеме.
– План супер, – одобряет Костя. – Только как его на одеяло посадить? Мы там все провалимся. А ты одна его не поднимешь. И ногу нельзя трогать.
– МЧС? – предлагаю я.
Костя раздраженно отмахивается.
– Ребят, я смогу, – говорит Дима. – Я же живой. И в сознании.
– Это ненадолго, – замечает Катя, и мне хочется чем-нибудь настучать ей по голове. – Парни, дерево вполне себе нормально держит. Костик, вас не приглашаю. А вот Данька у нас доходяга. Его точно выдержит. Давай, Царевич, не трусь.
На дерево я кое-как перебрался. Было страшно. Что навернусь и тоже сломаю себе что-нибудь. Что прижму и еще больше покалечу Димку. Что Катька, да и все они ошибаются, и под нами не твердая земля, а ледяная река. Но мир не рухнул, дерево тоже устояло. На той стороне, между склоном и стволом даже оказалось довольно просторно, и я удивился, как парень, местный парень, вообще смог так навернуться. Но спросить не решился. Мы с Катей расстелили спальник, я подхватил Димку под мышки и аккуратно затащил на будущие салазки. Он сдавленно охнул, но больше не проронил ни звука. Катя придерживала ногу, которая уже не казалась мне чем-то чужеродным.
Нормальная такая нога. Главное не оставить ее здесь. Одну.
Пока мы возились с раненым, Костя сбегал к снегоходу и принес нам ремни. Перевязывать сверток я доверил Кате. Я вообще ей стопроцентно доверяю.
С некоторых пор.
Ну вот как она на дерево впорхнула.
– Ну, с Богом! – с чувством произносит Костя и тянет стропы на себя. Куль, в котором скрывается Димка, медленно ползет по снежному насту.
Дерево скрипит, река шумит, лед хрустит.
Страшно.
Всем страшно.
Катька осторожно придерживает салазки. Там, где должна быть Димкина голова. Костя ругается сквозь зубы. Но тащит. А я молчу. Потому что слов не осталось. И матерных тоже.
Страшно.
На черных трассах я действительно бывал. И не один раз. И видел, как из-снега вытаскивают самоуверенных дураков. Но тут… Тут все иначе.
Потом, когда все закончится – хорошо закончится! – я обязательно узнаю у Анжелики все. И у Димки тоже. Но пока естественное любопытство кажется мне кощунством.
А еще… Это моя территория. Мой отель. Моя ответственность. И впервые в жизни я не уверен, что способен вывезти вот это.
То, что называется – ответственность за других.
Из-под бревна мы Димку извлекаем без особых проблем. Костя даже довольно крякает.
– Ну все, я наверх, – говорит Катька. – Как услышите шум мотора, считаете до тридцати и поехали.
Поехали…
В гору стало тяжелее. Куль с Димкой мотает из стороны в сторону. Здоровяку Косте хватает сил держаться на подъеме рядом, а мне нет. Катя пытается тянуть осторожно. Но снегоход на то и снегоход, что сцепление с землей у него минимальное. И наш хрустальный груз то летит вверх, то буксует на ровном склоне. Рычит мотор. Привычно матерится Костя. А я терплю. Крепко держу Димку за ремни, надеясь, что под очередным сугробом не притаилась еще одна ловушка. И все-таки в какой-то момент моя нога проваливается в пустоту. Я падаю лицом вниз, вязну в ледяной снежной массе, барахтаюсь, пытаясь подняться. Катька наверху поддает газу, и салазки пролетают надо мной, окончательно втаптывая меня в склон. Снег забивается в рот, нос и глаза. Он холодный. А еще почему-то сладкий. Как ключевая вода. Я ничего не вижу и не слышу. Здесь, в сугробе, ужасно тепло и хочется просто уснуть.
– Эй, Данька! – басит над ухом Костя. – Ты нормально, вообще? Или тебе Димкой последние мозги отбило?
– Живой, – хриплю я, выплевывая снег. – И да, выбило. Последние.
– Тогда подбирай их и идем. Девчушка-то огонь! Выволокла парня. В полной темноте и на незнакомой местности.
– Огонь, – соглашаюсь я. – Теперь можно в скорую звонить?
– А смысл? – Костя хватает меня за шиворот и вытаскивает из снега, заставляя подняться на ноги. – Осталось только до города добраться. А им сначала сюда, потом отсюда.
– Они же с мигалками! – напоминаю я.
– Если шоссе стоит, то мигалки не спасут, Царевич. Давай дуй к большому дому. Помоги Кате парня в машине устроить. А я только переоденусь в сухое, и поедем.
– Я с вами! – говорю я. Выходит как-то неуверенно.
– И на кой черт ты мне сдался, Царевич? – возмущается Буров. – У тебя гости здесь, забыл? Или мы из-за одного дурака весь сезон сорвем? Димку посадишь и домой! Греться и спать! Тебе завтра гостей развлекать целый день!
Катя куль с Димкой раскручивать не разрешила. Под ее четким руководством нам с Иваном так и пришлось затаскивать его на заднее сиденье Костиного УАЗ Patriot. Уже в машине Катя устроила пострадавшего со всеми удобствами, подоткнув под спину валик из пледа, освободила от спальника руки и даже вручила кофе.
Выглядел Дима отвратительно. Бледные щеки ввалились, под глазами залегли черные круги. Его била дрожь. От холода и напряжения.
– Болит? – глупее вопроса не придумать, и потому я хмурюсь и злюсь на самого себя. – Дим, ты вообще ее чувствуешь? Ногу, в смысле.
– О да, – отвечает парень. – Она совершенно точно не осталась у реки.
– Держись, братан! – преувеличенно бодро произносит Иван. – Еще чуть-чуть…
– И буду я в гипсе ходить до лета, ага. И сидеть на твоей шее.
– Глупости не говори! – возмущаемся мы с Иваном хором, и я с ужасом понимаю, что теперь у нас катастрофически не хватает рук.
– Так, Царевич! Без паники! – пытается успокоить меня Ваня. – Завтра я один справлюсь. А там решим.
– Не справишься, – говорит Дима. – Дань, не слушай его. Снег мягкий, трасса свежая. Нельзя с одним инструктором группу пускать.
– Катя вон какая опытная, – ухмыляется Даня. – Одна поедет.
– Нельзя! – орет на брата Димка. – Я тоже опытный. Был. И что?
– Что вообще случилось-то? – спрашивает Иван. – Как ты оказался там с Ликой?
– Я выгуливал собак, как обычно. А вот как ночью и в незнакомом лесу оказалась она, я не понял.
– Но девчонка молодец, пса удержала! – напоминает подошедший Костя. – Пес молодой, за тобой сиганул, Дим?
– Почти, – отвечает Димка и морщится от боли. – Может, поедем уже,
