Юногвардейцы [сборник 1973, худ. Л. Гритчин] - Андрей Дмитриевич Жариков

Наши бойцы залегли. Вражеский пулемет не замолкал. Он не давал поднять головы нашим солдатам.

Капитан, пригнувшись, пробежал мимо Володи и крикнул:

— А ты марш отсюда!

Пулемет врага все стрелял и стрелял. Рядом в окопе стонал раненый пожилой солдат.

— Да нешто на него управы нету! Незаметно надо…

Володя посмотрел вокруг. На глаза попалась противотанковая граната, видимо кем-то забытая в окопчике. Мальчишка несказанно обрадовался находке. Такой штукой не только пулемет, а самую большую пушку можно заставить замолчать. Он знал, как обращаться с нею, хотя еще никогда не бросал.

Не сознавая смертельной опасности, Володя выбрался из окопа и пополз по той заросшей ботвой борозде к курганчику, с которого строчил пулемет врага. За ворот гимнастерки сыпалась сухая картофельная ботва. На зубах хрустел песок. Пулемет стрелял рядом.

Володя еще прополз немного и неожиданно свалился в старый окоп. Согнувшись, прошел вперед и увидал ветки, за ветками, рукой подать, гитлеровцы. Володя знал, рядом подмога. Он быстро встал и крикнул что было сил:

— Ага! Попались! — Взмахнув гранатой, он застыл над фашистскими вояками. Пулемет сразу замолчал.

Фашисты могли убить Володю, но в руках у него — противотанковая граната. Упади маленький солдат, скошенный вражеской пулей, граната мгновенно взорвется со страшной силой — и тогда всем «капут».

Воспользовавшись коротким замешательством противника, наши бойцы ринулись в атаку.

— Руки вверх! — услышал Володя над окопом знакомый голос и увидел капитана. — Не шевелиться!

Немцы, задрав руки, злобно смотрели на маленького советского солдата, который заставил их сложить оружие.

— Отвести пленных в тыл! — приказал капитан и, кивнув на противотанковую гранату в руках Володи, стал ругаться: — Знаешь, что этой штукой танк разбить можно? А ты схватил. Погоди, устрою тебе баню.

— А я что, дурак? — простодушно ответил Володя. — Я вытащил из нее запал для безопасности. Вот смотрите.

Стоявшие рядом солдаты громко рассмеялись. А гитлеровцы переглянулись.

Капитан сначала улыбнулся, потом насупил брови:

— Ладно, ведите их вместе с Левашевым. А это тебе, — командир подарил юному разведчику новенький парабеллум.

…Через пять дней, когда уже был освобожден Мелитополь, Лепешкин навестил Володю.

— Приехал пороть тебя за непослушание, — шутил он. — Вот и в записке, которую ты передал мне, командующий так и пишет: «пороть». Правда, не тебя, а меня хочет генерал пороть.

«Я больше не буду», — хотел сказать мальчишка, но промолчал.

А подполковник, вынув из кармана медаль «За отвагу», уже серьезным голосом произнес:

— От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю тебе награду. — Прикрепляя медаль к гимнастерке маленького солдата, добавил: — Кроме того, тебе присвоено звание сержанта.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Володя.

Командир был весел. Полк отлично выполнил боевую задачу. Многие гвардейцы и сам командир были награждены боевыми орденами.

В тот же день полк двинулся вперед. Маленький сержант ехал на вороном коне рядом с подполковником Лепешкиным. Медаль он прикрепил на борт шинели. Через плечо на ремне висел пистолет.

Когда полк проходил по улицам Мелитополя, Володя увидел Толю. Мальчишка стоял с лопатой возле дома и смотрел на солдат-освободителей.

— Толька! — крикнул Володя и помахал приятелю рукой.

Толя узнал товарища, но нисколько не удивился, увидев его на коне и в военной форме.

— Уходишь? — спросил он.

— Победим Гитлера, приеду! А что ты делаешь?

— Закапываю воронки. Приезжай, Вовка!

— Ладно! — крикнул Володя и повернулся к приятелю так, чтобы тот увидел медаль на отвороте шинели. Но Толя медали не заметил. Он помахал над головой старой шапкой и крикнул вдогонку:

— А Кривого бомбой убило!

— Ну и пусть! — без сожаления отозвался Володя.

Уже вечерело. Мелитополь позади. Полк шел через разбитый полустанок. И там Володя увидал идущих под конвоем полицейских и железнодорожников.

— Вова! Вова! — вдруг послышался голос из черной кучки идущих людей. — Вова! Скажи им, что я на немцев не работал.

Володя узнал дядю Александра, забилось сердце, и стало до тошноты противно.

— Ты предатель Родины! — крикнул Володя и отвернулся.

— Видал, родня нашлась, — сплюнул Фома. — Это тот, о котором ты рассказывал?

— Он самый, — сказал Володя, задыхаясь от злости. — Шкура.

Кучка людей в черном удалилась, но все еще слышалось:

— Вова! Скажи им…

На учебу

Это было на Днепре. Володя впервые в своей жизни получил письмо. Конверт из старой, пожелтевшей обложки ученической тетради. Письмо было от матери. Не дочитав его, Володя побежал к разведчикам.

— От мамы… — только и мог выговорить он, протягивая письмо Левашеву.

— Читай вслух, — попросил Фома. Его поддержали другие разведчики. Левашев кашлянул и, разгладив на ладони листок, начал громко читать:

— «Здравствуй, сынок Володя! Вчера пришел председатель колхоза и говорит: „Мария, радуйся! Письмо тебе от Володи“. Я так и обомлела. Значит, жив ты, мой родной! Где же ты теперь? Неужели правда, воюешь, как настоящий солдат? Ведь тебе…»

Левашев поперхнулся и хотел пропустить, что было написано дальше, но Фома протрубил:

— Читай подряд!

— «Ведь тебе только тринадцать годков, — продолжал читать ефрейтор. — Страшно тебе, наверно, на фронте? Ты уж попроси командира, чтобы отпустил домой.

А мне, родной, тоже досталось от фашистов. Немцы собрали в селе баб и погнали, как скот, в Германию. Кормили жмыхом да сырой свеклой. А били они нас без жалости. Может быть, и в живых не остались, если бы не разбила Красная Армия поганых фашистов.

Колхоз наш пока бедный. Мужиков нет, машины в армию отдали. В поле — одни бабы да малыши. Я не работаю. Лежу пластом и кровью харкаю.

Спрашивал о тебе Клименко. Тот „дед“, которого мы видали у тюрьмы. Я его не узнала сразу. Рассказывал он, как вез тебя когда-то на коне в Васильевку. Партизанил он. И того мальчика, и нашего дядю Толю спасли партизаны, не дали немцам расстрелять их. А теперь работает Клименко в районе секретарем партии. Пропиши, сыночек, долго ли еще воевать будешь? Если командир не пустит тебя домой, то служи усердно, начальство слушайся, а фашистов бей нещадно. Отомсти им за все наши страдания, дорогой мой маленький солдатик. А кончится война — учись на командира. Может, и я доживу до тех лет, чтобы на тебя полюбоваться.

Пропиши мне, сынок, где ты, сыт ли, одет ли, не обижают ли тебя.

Целую тебя крепко. Твоя мама».

— Тут есть приписка, — добавил Левашев и прочел: — «Вовка, это я писал. Мама диктовала. Плохо ей. Ну, бывай. Твой брат Виктор».

Фома молча